– Пройдете оба через дальний выход, там пока безопасно. Ищите защиту у народа, лучше всего в квартале Субуры, только не пытайтесь скрыться в своем доме! Я попробую задержать их, хоть ненадолго!

Тициана, кивнув головой, последовала совету главного спальника императора, а Пертинакс, не теряя достоинства, спокойно направился в триклиний, откуда уже доносилась брань разгневанных преторианцев.

– Куда? – крикнул Эклект.

– Я ещё император и не имею права на малодушие, и ты, египтянин, не теряй самообладания и возьми себя в руки! Попробую их образумить, когда-то в войсках у меня это неплохо получалось.

Преторианцы не ожидали увидеть старика-императора, облаченного в тогу, таким невозмутимым.

– Меня, – император поднял руку, и гвардейцы притихли, – достойно дожившего до глубокой старости, не страшит участь принять смерть от ваших рук, ведь конец сужден каждому человеку. Если вы, мои стражники, защитники императора во всех опасностях, превратитесь в его убийц, смотрите, как бы это нечестивое дело не обернулось для вас злой бедой. Я не нанес вам никакой обиды. Может быть, вы пришли сюда из-за смерти Коммода? Может, вы считаете меня причастным к его гибели и думаете, что он пал жертвой злого заговора? Мой вам совет – ищите других виновников. Коммода больше нет. Обещаю, как и обещал – вы получите всё, что вам причитается, без насилия над моей волей и без грабежей.

По настроению преторианцев Пертинакс почувствовал, что волна возмущения начинает спадать. Глядя на его седины, многие устыдились своего корыстного безрассудства и уже стали расходиться, но в этот момент Таузий, рядовой преторианец из тунгров, бросил возбужденный варварский крик:

– Не верю! Он в очередной раз пытается нас обмануть! И в ярости метнул копье в сторону Пертинакса. Копье, пробив тогу, прошло по касательной, задело грудь императора и, застряв в складках, уперлось древком в мозаичный пол. Император побледнел, Качнулся всем телом, но даже получив ранение, не сделал попытки к бегству. Только Эклект, не раздумывая, бросился на защиту Августа и, загородив его своим мощным телом, вступил в неравный бой. Убив первых двух нападавших, он в ту же секунду был зверски заколот копьями остальных. Молясь Юпитеру-Мстителю, Гельвий Пертинакс ослабевшей рукой накрыл седую голову тогой. Круглолицый Таузий опять первым подскочил к согнувшемуся императору и от плеча мощно ударил мечом по его спине, отчего тот мгновенно рухнул на колени. Увидев кровавую сцену, к Таузию подбежал его товарищ, такой же небритый и потный от возбуждения, и оба склонились над скрюченным телом.

– Что он там ещё бормочет? – бросил Таузий и сдернул тогу с головы Пертинакса.

– Старик то ли мычит от боли, то ли молится своим богам. Ещё живой, но, кажется, ты перебил ему ребра! – заключил бородатый преторианец.

– Так добей его! – выкрикнул кто-то из толпы.

Преторианец, как будто ожидая этой команды, выхватил кинжал и вонзил его в шею императора под самое основание черепа. Мозолистая рука гвардейца поддерживала голову Пертинакса за волосы. Темная густая кровь из-под острого клинка быстро заливала яркий мозаичный пол. Таузий крепко выругался, когда отрезанная голова императора выскользнула из рук и упала в липкую лужу. Черная с проседью борода Пертинакса стала красной и как будто удлинилась, когда преторианец, насадив голову на копье, поднял её вверх… Раздался ликующий рев дикой неуправляемой толпы.

Преторианцы спешно покинули беломраморный дворец, построились клином и походным маршем вернулись в лагерь, пронеся голову императора, наколотую на пику, через весь город. Заперев все ворота лагеря и выставив на башнях стражу, преторианцы находились в напряженном ожидании, предчувствуя гнев народа. Сенат и римляне были в смятении, но мстить не отважился никто. Страх возможного возврата к тирании обуял и богатых граждан – побросав свои дома, они удалились в свои поместья, – и бедных, попрятавшихся по своим инсулам. На следующий день преторианцы предположили, что народ успокоился, и глашатаи на стенах лагеря объявили, что императорская власть выставлена на продажу, и силой своего оружия преторианские гвардейцы готовы посадить в императорский дворец того, кто даст им больше денег. Первым к их лагерю подошел Сульпициан, отец Тицианы. Он был готов предложить огромные деньги, но гвардейцы, опасаясь возможной мести, предпочли спустить со стены лестницу лишь для Дидия Юлиана, подвыпившего сенатора, пообещавшего выдать каждому преторианцу по 25 тысяч сестерциев. Сколько денег было у Юлиана на самом деле, никто не знал, но в этой критической ситуации ему поверили и провозгласили императором. В полном вооружении, построившись фалангой, преторианцы препроводили императора, получившего трон за деньги, сначала в Сенат, а затем и во дворец на Палатине. Впервые в истории Рима так низко пали нравы преторианцев, давно потерявших всякое уважение к власть предержащим.