Стоит особо выделить и отметить и такое счастливое для меня «совпадение»: финал моей аспирантской деятельности совпал с началом большой, растянувшейся до конца 60-х годов (на целых полтора десятилетия!) дискуссии о природе и своеобразии эстетического и художественного. Её начал А.И. Буров своей монографией «Эстетическая сущность искусства» (1956), за ним последовал ряд работ советских эстетиков, внесших свой вклад в знаменитый спор «природников» и «общественников», как они сами себя называли. На мой взгляд, эти дискуссии сыграли, безусловно, положительную роль, побудив поставить и обсудить целый ряд непростых вопросов относительно связи и различий эстетического с логическим, этическим и полезным, в том числе и такую жгучую тему, как эстетическая природа искусства, заинтересовавшую меня в первую очередь. Прежде чем определить свой личный интерес, скажу об общественной значимости обсуждаемых тогда проблем.
Понятие эстетика в конце 50-х и все 60-е годы приобрело большую популярность не только в контексте искусства, но и в самом широкоформатном плане – общественной жизни в целом. Прожив достаточно долго, не помню ни одного периода в жизни, когда бы вопросы эстетического воспитания и искусства ставились бы так остро, интересно и проблематично, как в те нелегкие времена. Интерес был массовый, и что особенно впечатляло – на фоне небывалого роста и популярности народных университетов культуры, Домов эстетического воспитания, развития художественной самодеятельности, не говоря уже о состоянии профессионального искусства. Соскучившись по общению, удовлетворяя потребность в самовыражении собственных задатков и дарований, люди охотно и легко откликались на призывы участвовать в проводимых фестивалях и акциях, в обсуждениях, дискуссиях по вопросам и проблемам общего мировоззренческого и культурного значения. Помню, как заинтересованно обсуждали в прессе, например, очень популярный в народе тезис Максима Горького – каждый человек по натуре своей художник; или смысл ленинского совета в статье «Очередные задачи советской власти» – вознаграждать всех отличившихся в хозяйственном и общественном строительстве людей предоставлением им большего количества культурных и эстетических благ и ценностей. Эстетикой интересовались и молодые, и пожилые люди, что вызывалось потребностью людей преобразовать свое бытие и быт и что всячески поощрялось государством, обеспечившим доступность ценностей культуры: поистине народными ценами на книги, спектакли, фильмы, развлекательные зрелища.
Интерес к эстетике и искусству был подготовлен и подогрет самим ходом развития страны, испытывающей духовный голод после жестоких военных лет и лихорадочных темпов послевоенного строительства. Вот и я в одной из статей того времени всерьез и по делу взялся объяснять марксистское толкование коммунизма как общества, в котором должна проявиться вся полнота человеческой сущности. Ссылался на Маркса, который отвергал приписываемую ему утопию, несбыточную цель – каждого сделать Рафаэлем. Нет, писал в ответ основоположник научного социализма, коммунисты не ставят перед собой несбыточную цель каждого сделать Рафаэлем, но действительно хотят создать такие общественные условия, при которых каждый, в ком сидит Рафаэль, мог бы им стать. В соответствии со своими прокоммунистическими взглядами я отстаивал идею активного участия общества и искусства в формировании личности нового типа – человека, способного возвыситься до самого себя, как определит один из литературных героев того времени. Это произойдет и будет, если эпицентром самого искусства станет реальный человек с его непростой судьбой, а не «всё, что угодно и попало под руку», и сам человек с его окружением будут равнодушны к тому, что с каждым из них происходит.