– А теперь будем пятнадцать лет выплачивать, – празднично улыбается Римма, подкладывая очередную порцию салата в наши тарелки, – а вот придется ли там жить – это еще вопрос; скорее всего, нет. Саша хочет его монастырю подарить; может, вам пригодится? Мы все равно собираемся купить квартиру в Веве, тоже, разумеется, в кредит, там и храм есть, и кладбище. Но бизнес в любой момент из-за Сашиной болезни может рухнуть, да ладно бы только это, а то еще и отвечать придется по швейцарским законам за какие-нибудь незаконные операции, которые всегда можно при желании обнаружить.

Вот, значит, как! Ничего у них, оказывается, на сегодня практически нет. Даже небольшой дом в российской деревне Саша уже успел подарить монастырю. А с другой стороны, кто может себе гарантировать будущее благополучие, хотя бы на завтрашний день?

– Ну и что? – будто отвечает на мои размышления Римма. – Мы уже давно положились на волю Божию, это жители Запада хотят заручиться гарантированным благополучием. Несуществующее будущее у них расписано прямо-таки по минутам. И что удивительно, они с этим как-то умеют справляться.

– Вот-вот! – подтверждаю я Риммины слова. – Наш английский приятель, погостив у нас летом, собирался снова приехать через год и позвонил незадолго до предполагаемого срока, напоминая о себе. А в это время наш маленький внук очень серьезно заболел, ему предстояла сложнейшая операция, и нам было, естественно, не до гостей, о чем мы ему с извинениями и сообщили, предлагая перенести визит. «Но как же так, – чуть не заплакал он, – у меня же в записной книжке помечена дата моего приезда!» И чем же, вы думаете, это все закончилось? Да тем, что мы его пожалели, и он все-таки приехал к нам в намеченное год назад время. Вот что значит «спланировать»! «Спланировать» – это значит, по-западному, всенепременно обладать.

Такая иллюзия обладания, размышляю я, дает уверенность в стабильности жизни, потому и память о смерти на Западе всячески вытесняется. Только смерть, несмотря ни на что, постоянно напоминает о себе, и с этим ужасом смириться непросто. Но правду говорят, что нет безвыходных положений, выход всегда найдется. Так и тут. Если хочешь справиться со страхом, надо посмеяться над ним. Иначе как объяснить наличие постоянных гробовых мотивов, навязчиво бросающихся в глаза на улицах? Веселые скелетики в витринах магазинов, изображение скелета перед мольбертом, на котором прикреплен детский рисунок: на рисунке человечек, а под ним подпись: «Мой папа». А вот и большой плакат, на нем два человека в черных смокингах и цилиндрах, сидящие напротив друг друга. Локтями они упираются в стол, а кисти рук в перчатках соединены. Но если отойти подальше, то увидишь не сидящих мужчин, а череп с зияющими провалами вместо глаз. И к этой условности, надо сказать, быстро привыкаешь и даже принимаешь ее. А почему бы и нет? Лишь бы все было привычно, уютно, комфортно и вечно. Вот жизнь – это серьезно и надолго, а смерть… А почему ее, собственно, надо бояться? Как говорил один философ, пока я живу, смерти еще нет, а когда я умру, смерти уже не будет. Вот и живи сколько можешь в свое удовольствие, и не нужны никакие покаяния, никакие изменения.

В швейцарском городе Берне есть своеобразный фонтанчик: Плачущий мальчик. Этот мальчик стоит на одной из центральных улиц в стареньком пальтишке, с бумажным пакетом в руке, он собрался по каким-то своим делам, где-то его ждут, а он не может стронуться с места из-за тоски, неожиданно сжавшей его сердце, из-за слез, буквально заливающих его лицо, которые он уже не может удержать. Вот и одежда его, и пакет пропитаны ими, а слезы все текут и текут на асфальт, собираясь в лужицу под его ногами. Летят обрывки бумаги, спешат куда-то прохожие, а мальчик все плачет и плачет, и никто не может утешить его. «Это человек, страдающий от неразделенной любви», – наскоро поясняет экскурсовод. Хочется добавить: человек, страдающий от неразделенной любви и обреченный на трагедию. Он так сосредоточен на своих страданиях, на своем желании обладать, что уже не способен различить человека в толпе, человека, так нуждающегося в его любви, того, кто может спасти его от одиночества. Но сердце мальчика окаменело и утратило способность любить. Эгоистичная любовь и любовь жертвенная – два противоположных полюса, как жизнь и смерть.