Мой бывший друг, хороший блюзовый музыкант, любил в детстве «Модерн Токинг». Во время чествования, кажется, всех женщин мира на 8-е марта у нас с ним произошёл стык. Я назвал ход его мыслей плебейским, за то, что он обвинял во всём русских писателей 19 века. И тот убежал от меня в лес, который располагался неподалёку. Вернее, лесом его назвать нельзя, но что-то вроде. И я пошёл дальше один − вдоль Москва-реки, попивая из горлышка свой коньяк и думая о тщете мирской. Мы дружили с ним больше десяти лет.

***

Читал дневники Кафки. Заметил такую вещь: если на чистом листе написать слово «Постель», то это ничего не значит, но если стоять будет дата, а напротив неё слово «Постель», то тут же рождается образ – посредством, конечно, фантазии читателя, что не последнюю играет роль. Я же не ставлю никогда дат, не комментирую; я вообще не помню, когда и что случилось, всё течёт одним хлынувшим потоком, как вода, спущенная из сливного бочка.

***

Ой, у вас пенка на губах со вчерашнего прикипела, позвольте салфеточкой её, салфеточкой!

***

Мешок ваших знаний большущ, но дыряв, вечно из него вываливается то одно, то другое, то Санта Клаус с усами Гитлера, то ещё гадость какая, а то вы и сами из него дербаните что ни попадя и под нос суёте к месту и нет.

***

«Поскольку» – смешное слово для иностранцев.

***

Повсюду лежат палые листья. Город тревожен осенней порой. Давно не семенит по московским дорогам семит: он своё отсеменил в кабинетах главных страны и катается теперь на машинах. Бип-бип! Бип-бип! Также много красивых женщин за рулём. Одни лукаво спрятали под затемнёнными очками взгляд, другие открыто и даже нахально, с феминистическим настроением, смотрят вдаль, улыбаются навстречу судьбе. Дробно стучат шпильки. Молодая особа нервно выбежала из машины, минуту назад под её колёсами погибли женщина и ребёнок. Она бежит, мотая сумочкой. Её любовник был мелкий барыга с нечистым прошлым, настоящим и будущим, а она та, кто ложится под него, когда он с «работы» приходит нервный и злой. Её будут судить, жители города выйдут на демонстрации. Заговорят о попытках покончить с собой. Будет злой и долгий карнавал, где масками скрыты не лица, но рыла. Она одумается – не признает себя виновной, не смирится перед наказанием и судьбой: слишком много людей заинтересованных в её невиновности. Ибо они предощущают своим чутким задком и свою ретивую поспешность (на всякий пожарный, на потом, ход конём). Вернее то, что следует за ней, − нечто очень похожее на случившееся с девушкой, выехавшей на дорогу в осеннюю непогоду. Что стоило жизни человека, не успевшего толком пожить. Два года жизни его убийцы на поселении, бумажной волокиты и прохиндейства, и это всё? Лукавые свиньи!

***

Встретился со знакомым. Сидим на лавке два обречённых сектанта. «Всё сам?» – спрашивает меня он, по-детски поджимая нижнюю губу, подразумевая в этом в вопросе другой: неужели не хочешь отдать себя Богу? «Всё сам», – отвечаю, нарочито вздыхая. «Бог ведь отдал меня», – говорю про себя, но не вслух. Так и сидим. Помедитировав, он достал хитрую книгу и ухмыляется чему-то в ней. Не стану его тревожить. Лучше уж так.

***

Если человек в метро садиться и локти ставит на колени, а в ладони усаживает распухшее лицо или просто вешает голову, то этот человек, вероятно, пьян или просто чем-то расстроен, но скорее – первое.

Если человек в метро лёг поспать на пол, то, вероятно, он пьян вусмерть, но возможно у него и приступ сердечный. Впрочем, это можно определить по внешнему виду, достаточно окинуть беглым взглядом его одежонку, чтоб всё понять; но можно и, припав на колени, заглянуть ему в глаза и даже послушать дыхание или пощупать пульс, чтоб точно убедиться. Но этикетом дозволяется не делать ничего, в случае если человек добровольно или в силу каких-то жизненных невзгод лёг на пол, ибо это случиться может с каждым, а значит наше поведение оправданно. Не требуем же мы принять смерть вдове, оставшейся без мужа, как это было в древности. Вот это то самое, что и отличает нас от животных и предков. Да здравствует цивилизация! Панки хой! Наплюйте в лицо павшему наземь войну!