***

Возвращаясь с купанья, я увидел впереди пьяную бабу, которую волокли под руки двое. Сначала было похоже на то, что девушка им хорошо знакома, но когда я подошёл ближе и увидел их сладострастные старые, смуглые рожи, а также то, что она полностью дезориентирована, я понял, что они тащат её ебать, – второпях, как стервятники, пользуясь моментом. Неплохо было бы вмешаться, но я поймал себя на мысли, что не знаю, что с ней делать потом и не уверен, что сам не хочу того же − козлиного. Я ушёл, представляя, как они будут пихать в неё свои вялые в седых волосах члены, с мальчишеским задором и блеском в глазёнках, а она будет что-то невнятное мямлить занятым ртом.

***

Я помню тебя размытым силуэтом, ты стояла над моей кроваткой, потом твоё лицо приближалось ко мне, и ты целовала меня, лезла языком мне в рот, дыша перегаром. Затем тебя оттаскивал кто-то, и я плакал, но я любил тебя. Но я люблю тебя…

***

Остановить хлынувший поток фекалий сложно, придётся отказаться от канализации в целом.

***

Ехал вверх на эскалаторе, глаза – вниз: в босоножке – лапка: пяточка и пальчиков подушки под весом девушки красненькие, кровь так играет под кожей. На лапке – вдоль – надпись, да не по-русски к тому ж. Зачем, спрашивается? Лапка ведь и без того хороша, изумительна даже. И почему не по-русски? На последний знаю: пошлость на родном слишком явна.

***

Поиск темы, на что это похоже? Это когда достаёшь из чулана коробку с воспоминаниями и начинаешь копаться. То одно, то другое тянешь оттуда: лошадка на колёсиках − это не подойдёт, самолётик без крыла, колёсико от машинки, монетка, обёртка, билет, рисунки…

***

Крест на шее – символ распятого Христа. Я помню, как одна проститутка, просила меня убрать его за спину, пока трахаемся. Не могла видеть его, и я убрал. Полез целовать её там и исцарапал щетиной нежную кожу. После мы выпили с удовольствием водки, и она рассказала, что хочет замуж, а я – что сам не знаю чего.

***

Ещё полчаса назад тема была передо мной во всей красе, во всём пылающем, пышущем жаром мясе. Стоило отвлечься, остыло всё: туман над водой, обглоданные кости.

***

В метро прижалась ко мне ненароком толстая прелая баба. Эх, хорошо!

***

Мужика латать надо. Дырявой он, как дуршлаг, только под лапшу и годится.

***

Такое чувство бывает в больнице, когда выходишь, встаёшь, приходишь в движение, что всё не твоё, и ты сам в первую очередь. Ты бесконечно маленький, и на всё должен испрашивать разрешения, даже пописать. А ещё эта пижама, она позорит и унижает тебя одновременно, и вонючие выданные сестрой-хозяйкой тапки. И все такие озабоченные, − правда, не тобой, − ходят туда-сюда, а ты не мешай, иди и лежи, или бегом на рентген. Всё, после такого ты уже не тот. Даже если дома у тебя остались родные, и ты как бы одной ногой в семье, и это не спасёт тебя от окружающих, так же убого ты будешь выглядеть в своих домашних штанишках и маячке. Всё равно тут ты лишь кролик в клетке, которому мамочка привезла гостинцев. И попробуй только ослушаться. Впрочем, всё равно твоё буйство – лишь озорство глупого мальчишки.

***

Если бы можно было собирать в банку эти пойманные на себе или вызванные тобой взгляды. Больше вызванных. Смотришь на человека, он не выдержит и тоже посмотрит. Посмотрит и отвернётся сразу. Не нравится. А может, и нравится, просто цену набивает – кокетничает или стесняется. Эх, собирать бы их в банку, как рыбок, чтоб смотреть потом, искать правды в глазах. Искать её.

***

Каждому в детстве предоставляется шанс сделать себя. Некоторые имеют такую дерзость, некоторых к тому подталкивает что-либо, а многие просто бояться, отталкивают своим детским умом ситуацию в прекрасное будущее. А будущее наступает и вроде всё нормально, больше нет столько требующих от тебя что-то ситуаций, можно вообще сидеть и ничего не делать, но при первой острой необходимости проявить себя, понимаешь, что нужно было Косте Шишунову в пятом классе дать пизды тогда, а не забиваться с кровавым носом в угол под лестницей и плакать.