«Невыносимо, невыносимо, – бесился Вишняков. – Я поговорю с ними». Он уже был на веранде, когда вдруг и романс, и пила прекратились. Вишняков прислушался. Минута тишины, и тут раздалась ругань.

– Простофиля, пустая голова! Эх ты! – Иванова стучала ногами на крыльце.

– Ну, забыл, забыл, – Иванов разводил руками.

– Как теперь? Ехать придется, в такую даль!

Иванов снова развел руками и пошел в дом. Иванова последовала за ним и еще что-то кричала. Спустя пять минут они появились с рюкзаками, закрыли дом и спешно вышли за ворота. Они удалялись по улице, продолжая ругаться, – точнее, ругалась одна Иванова, а Иванов слушал. Потом все стихло.

«Скатертью дорога», – подумал Вишняков. Он распахнул дверь на веранду, снова приоткрыл окно и сел за стол. «Вот теперь поработаю», – сам себе сказал он. И сразу же придумал название первой главы.

Вишняков погрузился в мысли о своих моряках. Он наблюдал за жирной мухой, которая ползла по обратной стороне шторы и никак не могла попасть в комнату. И вдруг…

– Ми, ми, – пробасил кто-то. Потом звуки повторились. – Ми-ми-ми.

Голос звучал с улицы и врывался в открытое окно.

«Солист оперы», – вспомнил Вишняков. Дача Евгения располагалась как раз напротив окна Вишнякова, прямо через улицу.

– Ла-ла-ла-ла-ла-ла, – бас становился громче, раскатистее. Потом началось что-то протяжное. – А-а-а-а-а!

Дальше на разные лады зазвучали распевки, гаммы, всевозможные вокальные упражнения и, наконец, до Вишнякова донеслись обрывки незнакомой арии на итальянском.

Вишняков решил прилечь пока на диван и переждать. В голову все равно ничего больше не приходило. Он ждал час, потом еще час. И потом отправился к даче напротив.

Вишняков настойчиво и громко постучал в ворота. Пение прекратилось. Залаяли две собаки. Спустя минуту Евгений в объемном бордовом халате показался у входа.

– Извините, конечно, но нельзя ли потише. Я работаю и…

– А я что же? – лицо Евгения перекосило от негодования. – Я тоже работаю.

За ворота выбежали две таксы.

– Может быть… – Вишняков не успел закончить. Евгений дал понять, что не расположен ничего обсуждать.

– Жози, Дафна! Домой! – рявкнул Евгений. Таксы засеменили обратно. Замок щелкнул.

Вишняков вернулся на свою дачу. Он решил перекусить. Разбил на сковороду яйца, поджарил колбасу, вскипятил чайник. Потом достал тарелку и приборы и расположился на веранде. Двери не стал закрывать, да это и не помогло бы. Мощный оперный голос разносился далеко и иногда даже заставлял предметы вокруг вибрировать. Или это уже начало казаться Вишнякову. Все идеи из его головы вылетели напрочь. Он глотал свой обед, а в голове резонировал голос: то повторялось «Ми-ми-ми», то начиналась новая ария.

После обеда Вишняков вдруг почувствовал себя очень усталым. Он лег на диван и быстро заснул несмотря на продолжающееся пение.

Вечером Вишняков сидел на своей веранде и ужинал. Жареные сосиски, пирожки с яблоками, купленные еще вчера по дороге, и крепкий черный чай. Пение прекратилось, Ивановы больше не приезжали.

Вишняков открыл створки окна своей застекленной веранды и передвинул стол вплотную к окну. Получилось так, что прямо перед его столом раскачивались ароматные цветущие яблоневые ветки. Самая старая яблоня росла как раз под самым окном. С веранды открывался лучший вид на все владения Вишнякова, и еще на дачи слева и справа. Дача слева весь день пустовала, никто там не появлялся. Да и участок этот выглядел запущенным. Возле кирпичного дома росли две пышные яблони и куст сирени, остальная часть участка заросла травой.

Стрекотали сверчки, тонкими голосами перекликались маленькие птички. Вишняков глотал ароматный горячий чай, но вкуса не чувствовал. Хотя внешне он казался спокойным, у него уже второй час дергался глаз из-за нервного тика. «Вот и день закончился», – думал он то ли с сожалением, то ли с облегчением. Сейчас ему не хотелось вспоминать о работе. Он достал из шкафчика на веранде плитку шоколада и надкусил ее. Вечернее солнце вот-вот должно скрыться за горизонтом. И тут…