– Я предлагаю вот как… Это, конечно, нужно ещё сотню раз хорошенько обдумать… Ставим какой-то крайний срок, а потом несём всё Хейзу, и пусть даст столько, сколько даст.

– Нехитро. – Я приподнимаю губы, призадумавшись. – Один врач говорил о четвёртой недели. Она покажет, пойдёт ли Данин организм на восстановление, либо на спад. Не буду таить, я ежедневно смотрю на него с надеждой: вот сейчас он что-то скажет…

– Хорошо… – сквозь зубы произносит Марк. – Хорошо… Знай Лю, мы все обеими руками за то, чтобы он жил. Насчёт денег, я думаю, все меня поддержат, – Нико тупит и кивает. – Самую малость за Данино безобразие дадут, и чёрт бы с ним. Уж простите, ребят, вы как хотите, судите или нет, после всего этого, я в отдельное плавание…

У нас была общая мечта, объединявшая коллектив «Богемы»: взаимный очаг, пристанище, где мы сможем найти понимание и уют, однако при этом каждый скрывал собственные мечты, которые тайно преобладали над общим сплочением. Как стало ясно после всего действа, влекло нас друг к другу не так сильно, чтобы переплетать наши пути на всю жизнь. Только у нас с Даней не было секретов друг от друга. Он говорил: «Пусть хотя бы одному из нас будет здорово», – а я списывала это на его нестандартное поведение…

Марк рассказывает, как хотел бы жить на краю Норвегии, где-нибудь рядом с морем или же в горах, чтобы ничего не отвлекало его от письма. Нико ожидаемо подхватывает его хриплым голосом, сказав, что его мечтой было бы доснять свой фильм, и сделать его полнометражным, однако режиссёрское косноязычие подло мешает, да и средств всегда не хватает.

– А ты не думал, что проблема немного в другом? – возражает Марк.

– Я сниму эту дрянь во что бы то ни стало! – хрипит он во всё горло. – Но для начала лягу-ка я в диспансер…

– А я биологом буду, – влезаю я. – Отучусь и буду работать в своё удовольствие, приносить настоящую пользу.

– Так это не мечта, милая моя, – возражает мне Марк. – О таком мечтать и не надо, надо взять себя в руки, и вперёд!

– То же самое я могу о ваших мечтах сказать, art mangeur10.

Разговор затягивается. Марк кормит меня с ложечки, играясь, будто закидывает в пещеру самолётики, Нико изучает кардиомонитор и порядком надоел со своими расспросами о назначении каждого показателя. Я даже не видела панель, и о чём он говорит, тоже не понимаю.

– А это правда, что он может слышать нас? – доканывает он меня. – Я слышал что-то подобное…

– Не знаю, некоторые врачи так говорят, но толком никто объяснить не может. Говорят также, что такие люди могут очнуться, если им сказать какое-нибудь важное для них слово. Не думаю, что это так, или в точности так.

– Кубрик – лучший режиссёр, – нагнувшись близко к нему, говорит тот медленно и чётко. – Не помогло.

Их компания мне не надоедает. Марк показался мне с совсем другой стороны, а Нико утихомирился и тоже становится приветлив, почти как прежде. Всё же, они собираются покинуть нас с Даней. Нико обещает заскакивать по случаю, потому что в скором времени будет совсем недалеко от меня.

Марк берёт с собой камеру и полароид. В полароиде лежит снимок, на котором изображена работа скорой помощи. Увидев его, Марк удивлённо поднимает бровь и говорит: «Ты действительно могла думать о том, чтобы сделать фото в такой момент?». Я отвечаю, что это произошло само собой. Картину Дани я не отдаю.

– А-а-а, понимаю, – произносит Марк и криво улыбнулся.

– Нет, не понимаешь, ты всегда упускаешь это из виду.

«Я же лично вручу её Хейзу», – говорю я. И любоваться ей мне тоже хочется. Они вешают её прямо напротив койки. Небольшая искривлённость рамы была заметна, трещинка на защитном стекле переливается на солнце, а вечером наверняка будет переливаться под светом ламп.