Круглосуточный ночник «Экспресс» был относительно безопасен часов до одиннадцати вечера. Ближе к полуночи почему-то именно к его дверям сползались, подобно пробудившимся вурдалакам, мутные личности с дурными манерами и непредсказуемым поведением. В своё время Славка раз и навсегда зарёкся появляться в «Экспрессе» ночной порой, после того как они с Гордеем едва унесли оттуда ноги, рискнув отправиться за бутыльком заполночь. Кафешка эта являла собой, в общем-то, обыкновенную забегаловку, каковой и была в советские времена. Разве что ассортимент закусок стал пошире, да одну из стен украсили «плазмой». Основной клиент заскакивал сюда мимоходом, не мешкая вгонял в себя «сотку», трамбовал сверху хот-догом и спешил дальше. Задерживались лишь компании юнцов допризывного возраста с визгливыми накрашенными подружками. Наблюдать за ними было и смешно, и противно. После первой «сотки» тинейджеры начинали, как петухи, выдрыгиваться перед своими пассиями, соревнуясь в плоском остроумии посредством убогого лексикона, обильно сдобренного матерщиной. После второй, определённо ощущая себя круче всех на свете, принимались тупо цеплять окружающих по поводу и без. Ну а приняв третью, многие уже спешили блевать за угол.

При виде их Славке невольно приходило в голову своё не очень далёкое прошлое, и некоторые моменты вспоминать не хотелось категорически. Провинция в тени огромного мегаполиса, десятилетиями практически не меняющая своей сути. Скучный и немного затхлый мирок, размеренно двигающийся по заданной орбите. Разве что приходящий на смену молодняк становится развязнее, тупее и наглее.

Лишь в Центральном парке, называемом ещё Молодёжным, вокруг танцпола, где рвал струны районный рок-бэнд, среди аттракционов и упоительных ароматов шашлыка и модной ныне шавермы, можно было наткнуться на давних приятелей и организовать пристойную компашку под умеренный выпивон-закусон и разговоры ни о чём. То есть о работе, зарплате, бабах, рыбалке на Клязьминском и, конечно, о политическом моменте. Но это уже ближе к концу, грамм после трёхсот.

Правда, бывало, что и никто не встречался. Многие друзья юности из посёлка смылись в поисках лучшего, а из тех, кто остался, почти все были обременены вторыми половинами и детьми, и разгуляться, как раньше, не всегда имели возможность. Разве что Чигирь и Гордей… Но первому завтра предстояла трудовая вахта, и вряд-ли он сегодня пойдёт колобродить в поисках развлечений. Как не крути, все пути ведут в гордееву берлогу, двушку с изолированными комнатами, близнец славкиной жилплощади.

Они вообще многим были схожи. Так же, как и Славке, квартира приятелю досталась от родителей, уехавших ещё в дурные девяностые в Сургут на заработки, да так там и обосновавшихся. Пока Гордей тянул солдатскую лямку в желдорвойсках где-то на БАМе, за квадратными метрами присматривала его тётка из соседнего района, у которой, к слову, имелся там свой «домик в деревне». За два года она вросла в гордееву фатеру довольно плотно, жилищная вакханалия набирала обороты, цены даже на сараи росли в арифметической прогрессии, и заботливую тётю пришлось выпроваживать восвояси долго и нудно. Радужные семейно-родственные отношения племянника и тётушки по истечении данного противостояния резко ушли в ноль, но Гордей по сему поводу заморачивался не особо. Разумеется, очень скоро злосчастная хата стала представлять собой сущий разгуляй, компания там собиралась самая разношёрстная, порой шумная сверх меры, и после пары стычек с соседями по поводу ночного гвалта хозяин квартиры волей-неволей перестал пускать к себе кого попало. А так Гордей был парень простецкий, незлой и в общем-то неглупый, плыл щепкой по течению, летом шабашил на стройках кем придётся, а зимой обычно устраивался что-нибудь сторожить сутки через двое-трое. Отличие обоих было лишь в том, что для Гордея холостячество являлось жизненным постулатом, а Славка всегда был не против хотя бы относительно постоянных альянсов.