Сиди и не шевелись, это молния, обычная шаровая молния, – мысленно приказывал ей Алексей, страшась издать хоть звук, – потерпи: ветер дунет, птичка пролетит – и она уйдёт, исчезнет…

Но переполнявший её ужас настойчиво требовал выхода, и непоправимое произошло: Лиза взвизгнула, отмахнулась руками, вскочила и бросилась бежать прочь, в темноту, не разбирая дороги. Шар взмыл вверх, а затем неспешно, словно бы с ленцой, последовал за ней.

– Лиза, стой, куда ты?! – крикнул Аркадий, – осторожнее, там обрыв!

Оставшиеся шары дружно поднялись вверх и нависли над головами людей ровным полукруглым сводом. Мария не выдержала и бросилась вслед за Лизой. Из всех четверых один Аркадий пытался не потерять присутствия духа. Выронив бесполезную теперь видеокамеру, он ткнул безвольно застывшего приятеля в плечо и рявкнул:

– Очнись, уфолог! По-моему, развлечения закончились. Не обращай на них внимания и бежим назад, к ограждению.

Но Алексей продолжал сидеть в тупом оцепенении, и Аркадий не стал его ждать и кинулся вдогонку за женщинами. Голубая гирлянда сорвалась вслед за убегающими, а остался один-единственный шарик, который спокойно висел в воздухе перед замершим человеком и не спешил никуда исчезать. Чуть искрясь, он переливался сгустком неведомой энергии, туманил сознание и, чудилось, медленно, по сантиметру, приближался.

А потом произошло и вовсе непонятное – над ухом Алексея проскрипел вдруг ехидный старушечий голос:

– Чего расселся? Беги, догоняй…

И тогда он встрепенулся, и зачерпнул, не чувствуя боли, пригоршню тлеющих углей, метнул прямо в ненавистный шар и побежал, шаркая сапогами, в темноту.

Очень скоро ноги провалились в пустоту, и последним пронзительным отблеском разума явилось осознание того, что он летит в пропасть…

Он лежал меж массивными округлыми валунами, придавленный к земле густым непроницаемым туманом, и где-то невдалеке мелодично журчала вода. Исчезла ночь, и не было боли, не было вообще никаких чувств. В серой пелене тумана возникла смутно различимая фигура. Лавируя меж камней, она приблизилась и оказалась высокой худой старухой. Обычной такой бабкой, одетой в серое домотканое платье с откинутым капюшоном, похожее на рясу, с длинной резной тростью-посохом, с лицом желчным и суровым, как у иконописного святого. Она бесцеремонно упёрла трость в лежащего и проворчала:

– Живой, надо же… Ты что же это огнём швыряешься, бессовестный?

Посмотрела зачем-то вверх и задумалась.

– Высоко, не молодой ты уже, не закарабкаешься. Кружным путём придётся. Подымайся, хватит валяться, немного провожу и кое-что покажу, ну а дальше сам будешь добираться.

Она цепко глянула на Алексея, и какая-то сила сразу подняла его с земли.

– Давно тут ко мне никто не попадал, это в прежние времена частенько бывало. А сегодня на тебе – сразу трое. Одному тебе повезло. А может – не повезло. Это уж как посмотреть… – бормотала старуха, постукивая посохом, и он послушно плёлся за ней, шурша сапогами по береговой гальке, и звуки тонули в окружающем тумане, как в вате.

– Не забредали бы, куда не следует, не пришлось бы с обрыва сигать.

Они выбрались к кромке воды, и тут покорное отупение сменилось у него первыми здравыми эмоциями. Где они? Это не может быть Котьвой: противоположный берег, несмотря на серую мглу, хорошо просматривался, и громоздились там буйной зеленью настоящие тропические джунгли, и нависала над водой листва неведомых растений, и в их ветвях угадывалось мельтешение крохотных птах.

Алексей открыл было рот, но старуха промолвила строго:

– Помалкивай и ничего не спрашивай. И вообще – не глазел бы ты по сторонам. Когда время придёт, тогда сам поймёшь, а сейчас тебе это не нужно.