– Смелая, – наконец, проговорил он, – решительная… но вспыльчивая и упрямая.

– Прямо как Бастет, – хмыкнул Джехутихотеп.

– Точно, – улыбнулся Саргон.

– А она красивая?

– Ну, отец мой так считал.

– А отец твой кто?

– Это я и сам пытаюсь узнать, – хмуро ответил мулат.

По его тону мальчик понял, что расспросы будут бесполезны. Саргон почти ничего не знал о своем отце.

– А где твоя мать сейчас?

– Ты когда-нибудь замолкаешь? – усмехнулся мулат.

– Только если занят чем-то интересным.

Саргон вздохнул:

– В Нубии.

– Она родом оттуда?

– Точно.

– Хм… а твой отец не из Та-Кемет?

– Он из Бабилима.

– А, так вот почему ты едешь в Междуречье! Хочешь узнать о нем побольше.

Саргон потрепал мальчика по голове:

– Смышленый.

– А то! Я же на писца учиться еду!

– Угу, я помню.

Солнце продолжало нещадно палить, заставляя испарения подниматься над водой. Ее гладь ослепительно сверкала в ярких лучах, вынуждая щурить глаза. Голоса лягушек стали еще тише, словно они решили немного отдохнуть, а затем, набравшись сил, возобновить хоровую песнь.

– Кстати, – произнес Саргон, дабы заполнить затянувшуюся паузу, – раз пошла такая откровенность. Кто твой оте…

– Здесь крокодилы водятся? – внезапно перебил Джехутихотеп.

– Крокодилы? – недоуменно переспросил мулат.

– Ага, – паренек стал оглядываться по сторонам, однако солнечные отражения от воды так слепили глаза, что трудно было что-либо различить дальше нескольких махе.

– Бывают, – все еще не понимая резкой смены темы, ответил Саргон, – а что?

– Моя сестра очень боится крокодилов.

– Вот как? А сам ты?

– Не знаю, – честно признался тот, – вблизи я с ними не встречался.

– Хм.

– Хотя люблю прогуливаться по Хапи на нашей ла… – он кашлянул, – лодке.

– Если не лезть в заросли камыша и не совать ноги в воду, то бояться нечего, – сказал Саргон.

Он слегка задумался.

«Эта странная заминка… с чего бы вдруг? Не хочет говорить? Не нравится мне это…».

Вновь нехорошее предчувствие кольнуло в груди. Но оно исчезло так же быстро, как и в прошлый раз.

– Твоя правда, – произнес Джехутихотеп, продолжая оглядываться. – Надеюсь, Собек[5] нас сбережет.

– Все мы чего-то боимся, – пожал плечами мулат, – моя мать, вот, боится гиен.

– Правда? – в голосе мальчика прозвучали нотки интереса. – А почему?

– В детстве едва не сожрали.

– О, Амон-Ра! – искренне воскликнул Джехутихотеп. – Хвала богам, что она осталась цела!

– Точно, – согласился мулат.

– Иначе кто бы меня сейчас сопровождал до Бабилима, правда?

– Ха! А ты наглец!

Паренек улыбнулся:

– Мой наставник говорил, что иногда наглость может стать полезной.

– А кто твой наставник? – внезапно спросил в лоб мулат.

– А…

Тот не успел ничего толком ответить. Внезапно Минхотеп дико взревел, оглушая наездников. Верблюд встал на задние лапы, продолжая истошно вопить. Саргон от неожиданности выпустил поводья и полетел в илистое болото. В воздух тут же поднялся целый каскад капель. Вода смягчила падение, однако спину пронзила острая боль. Из легких выбило воздух. Мулат громко хватал его ртом, пытаясь прийти в себя и восстановить дыхание. При этом он искал глазами верблюда. Животное, продолжая испуганно реветь, понеслось от него в сторону. Он не смог разглядеть, куда именно. Солнечные лучи, отраженные от поверхности воды, слепили глаза. Боль, пронзившая спину, слегка отпустила, и Саргон сел, оказавшись по грудь в воде. Вся кожа была перепачкана илом. Он навис на губах, так что пришлось сплевывать.

– Джехутихотеп! – хотел крикнуть мулат, но из-за сбившегося дыхания с уст сорвался лишь жалкий хрип.

Саргон закашлялся, с трудом поднимаясь из воды.

– Проклятие! Что произошло?