Я ответил, что веду и что мой диктофон при мне.

– А при мне мой. Мы в отличной форме.

Эрнест заказал нам ужин в столовой «Палаццо Гритти», где некогда сиживал за трапезой сам дож Андреа Гритти, однако сказал, что чувствует себя полной развалиной и в таком состоянии выходить на люди нельзя, а потому решил ужинать в номере. Он велел принести себе телячью печенку (fegato alla Veneziana), она-де очень хорошо восстанавливает силы, и еще бутылку «Вальполичелла Супериоре», попросил официанта разлить вино прямо из бутылки, сказал, что итальянское красное вино будет хорошо и без насыщения кислородом.

– Этих премудростей в искусстве пития я набрался от Фицджеральда.

– Вы многим обязаны Фицджеральду, так ведь? – отозвался я.

– Я ему, а он мне, – сказал Эрнест. – Познакомился с ним в свой первый приезд в Париж, в «Гинго-баре». Подошел и представился. Кто он, я, конечно, знал. Читал его рассказы в «Сэтэди ивнинг пост», его «Алмазная гора»[6] – сильнейшая штука. Скотт любил «Ритц», у него в центре бара был свой любимый столик. Иногда он приглашал меня выпить с ним, и мне приходилось облачаться в свой старый вельветовый пиджак и завязывать свой единственный галстук, который до того скрутился, что впору бутылки открывать. С другими писателями, которые в то время жили в Париже, Скотт дружбу не водил – ни с Эзрой Паундом, ни с Дос Пассосом, ни с Арчибальдом Маклишем, но меня он, можно сказать, опекал и наставлял. Скотту было под тридцать, и он считал, что пора ставить крест на своей жизни, а меня, как мне кажется, представлял возможным продолжателем своей традиции, хотя я не понимал почему, ведь его «Прекрасные и обреченные» и только что опубликованный «Великий Гэтсби» принесли ему громкую славу. Фицджеральд попросил меня показать ему несколько моих рассказов, хотя их отвергли все до единого журналы, куда я их приносил.

Мне было неловко показывать рассказы такому знаменитому писателю, но Скотт их прочитал и сказал, что «Пятьдесят тысяч» – отличная вещь, но первую страницу лучше убрать и начать со второй, так рассказ станет более полнокровным. Я подумал и согласился – да, начало должно быть резким, энергичным. Скотт сказал, что пошлет рассказ своему редактору, Максу Перкинсу, в издательство «Скрибнер», если я не возражаю. Он уже написал ему обо мне и попросил прочесть мой рассказ. Скотт подарил мне свою новую книгу, роман «Великий Гэтсби», сказал, надеется, что мне понравится.

Роман мне не просто понравился, это было лучшее из всего, что я читал в последнее время, и я сказал об этом Скотту. Он уже был знаменитый писатель, а мне еще предстояло добиваться признания, и все же мы с самого начала почувствовали тяготение друг к другу, что-то похожее на братское чувство, ощущение, что мы имеем право вмешиваться в жизнь друг друга, ограждать от промахов и ошибок.

Максу Перкинсу понравились «Пятьдесят тысяч», и он помог мне опубликовать рассказ в «Атлантик мансли», где мне заплатили царский гонорар – триста пятьдесят долларов. На них мы купили зимнюю обувь для Хэдли и стали постоянными покупателями в boucherie[7].

Скотт захотел познакомить нас с Зельдой и пригласил на обед к себе домой, в темную, мрачную, неуютную квартиру на улице Тильзит. Зельда нас с Хэдли очень удивила, она без конца вмешивалась в разговор, неуместно и некстати вставляя свои собственные замечания. Например, что Скотт очень много времени посвящает своей работе, но у нее это вызывало не понимание и поддержку, а обиду, она ревновала его к письменному столу, как к коварной любовнице.

Скотт познакомил меня с приятелями из своей компании, такими же любителями разгульных приключений, как и он сам. Одной из самых популярных фигур в этом обществе была леди Дафф Твисден, классическая героиня английского романа, которая сбилась с пути. Внешность у нее была экстравагантная, шик тоже экстравагантный, а уж язык и способность поглощать спиртное и вовсе сверхэкстравагантны. На уложенных гладкими волнами белокурых волосах – мужская шляпа набекрень, твидовый костюм мужского покроя, и при этом она почему-то нравилась мужчинам. Жила леди Дафф отдельно от мужа, сэра Роджера Томаса Твисдена, десятого баронета и, как она утверждала, солдафона и садиста. Он-де постоянно ее унижал на людях, глумился над ее внешностью, над ее родными, над ее умственными способностями, считал глупой курицей и невеждой. Говорил, что у него никогда не будет от нее наследника, что он сам не понимает, зачем на ней женился, и никогда с ней не спал. Ни единого раза. А развода все равно не давал. Напивался как свинья в своем огромном поместье, закатывал грандиозные приемы, гостей в роли хозяйки принимали каждый раз разные женщины, а он заявлял, что не знает, где она находится, и вообще, есть она на свете или нет. Но ей плевать, говорила Дафф, она ежемесячно получает от него денежное содержание, хотя на месяц ей его и не хватает. Это обидно и унизительно, зато ее обожают Гарольд и Пэт, ей их обожание необходимо, говорила она, к тому же они восполняют недостающие средства.