Сначала я назвал роман «Фиеста», потом «И восходит солнце». За эти пять недель где я только его не писал и все время давал себе слово, что, как только вернусь в Париж, перестану видеться с Паулиной, но лихорадка, в которой я писал книгу и потом переписывал, сделала меня беззащитным перед ней. Она заставила меня нуждаться в ней, как в наркотике, и, хоть мне тяжело в этом признаваться, я полюбил ее так же сильно, как любил Хэдли.

Конец ознакомительного фрагмента.