Тодомэгава сосредоточенно потер нос, потом простер ладонь над телом Дзуна. На мгновение Хайо ощутила напряжение, словно кто-то натянул ткань.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– В момент смерти, когда рвется эн между про́клятым и тем, кто наложил проклятие, происходит кратковременная обратная связь. Эхо проклятия возвращается к его автору. Иногда мне удается отследить и найти его. – Тодомэгава убрал руку. – Но тут бесполезно. Как и при жизни Макуни. Какой бы бог его ни проклял, его нет в сети.

– С чего ты взял, что Дзун-сан был проклят именно богом? – спросила Хайо.

– Макуни не мог никому рассказать о своем проклятии. Такое только боги делают.

– Уверен?

– Я целый месяц корпел над делом Макуни! Уверен, да! Я профессионал, я провел все тесты! Это точно дело рук бога. Такого, которому явно плевать на правила, касающиеся проклятий! – Раздался треск. Лошадь дернулась. Тодомэгава поднял кулак, которым только что шарахнул по доскам моста. – Я прошу прощения, Дзуньитиро Макуни. Я не смог определить причину твоего проклятия и личность того, кто его наложил. В качестве наказания я готов принять метку своих невыполненных обязательств.

На кончике носа Тодомэгавы повисла сияющая алая капля крови. Он шмыгнул. Хайо было почти жаль его. Она спросила:

– А для проклятий есть какие-то правила?

Тодомэгава одарил ее таким суровым взглядом, что ей сразу вспомнились самые тупые ее одноклассники.

– Когда бог проклинает человека, он обязан по доброй воле заявить об этом в Декларации проклятий и обозначить условия и сроки снятия порчи. Это единственная позволительная практика. А бог, который проклял Дзуньитиро Макуни… допустил ряд вольностей.

– Короче, он пытается сказать, – встрял Мансаку, – что проклявший Дзуна не оставил пояснительной записки.

Тодомэгава вздернул бровь:

– Примерно.

– И тем самым усложнил тебе задачу «посредничества» между ним и Дзуном? Значит, ты должен был выяснить, кто автор проклятия, а сам Дзун ничего тебе не сказал, потому что, – тут Мансаку жестом изобразил зашитый рот, – не мог?

– Именно! – Тодомэгава ткнул пальцем в сторону Мансаку. – Так что пусть эта гибель послужит вам, смертным, напоминанием, на что способны боги, если перейти им дорогу.

– Так Дзун знал, кто его проклял?

Тодомэгава нахмурился, будто Мансаку задал вопрос с подвохом.

– Про́клятые всегда знают, кто стоит за проклятием, не так ли? Декларация – это формальность. Интуитивно они знают всегда.

– Ну да, – кивнул Мансаку. – Конечно, знают. О чем это я.

Тодомэгава сощурился:

– А как так вышло, что вы оказались здесь именно в момент смерти Макуни? Вы его ждали? Он что-то говорил? Признавайтесь, иначе у меня будут все основания навлечь на вас божественную кару.

– Ничего он не говорил, – ответила Хайо.

– Вообще? И ни намека, кто это сделал? – Тодомэгава уставился на Дзуна так, словно с его иссохших губ вот-вот сорвется имя виновника. – Упертый, несговорчивый идиот. Мог же попытаться дать хоть какую-то подсказку. – Тодомэгава встал, чуть покачиваясь. – Вы идете со мной в Онмёрё давать показания. Ваша эн с Макуни – это не просто дружеская связь. И еще меня беспокоит совпадение, что вы встретили его здесь.

Мансаку отвлекся от лошади:

– И что, мы не можем отказаться?

– А зачем отказываться? Не бойтесь. Пытать вас никто не будет. Чаю попьем.

Буру-тян, безголовая лошадь, вдруг затопала ногами, привлекая внимание собравшихся к ступившей на мост пожилой женщине из театра.

Она подняла мегафон:

– Приветствую вас, божественный господин из Онмёрё. Мой коллега желал бы забрать тело с моста. Будет ли это безопасно? Устроит ли это вас?