Нет у Хайдеггера ни общей критики эпохи Нового времени, ни критики техники. В этой связи Жан-Марк Мандиозо справедливо говорит «о серьезном недоразумении» (Mandioso 2014). Примерно в 1940 году Хайдеггер отмечает в ЧТ, что «когда-то» в «Рабочем», где Юнгер заявлял о своей преемственности с Ницше, он лучше, чем впоследствии, «проник в суть техники» (GA 96:212). Хайдеггер присоединяется к Юнгеру в характеристике «двуликости техники», подчеркивая, что «воинственный лик Януса техники» именно заслуживает одобрения. В действительности, отмечает Юнгер, техника – это не «нейтральная область, имеющая универсальную ценность». Не существует техники вообще, но всякая жизнь обладает соответствующей ей техникой. Так, буржуа, озабоченный исключительно собственной безопасностью и собственным комфортом, «оказался неспособным использовать технику как средство власти, подчиненное его существованию» (Jünger 1932, Kap. 46). Хайдеггер говорит то же самое: «Только безусловные человеческие типы (Menschentümer), не отступающие перед высочайшей субъективностью, достаточно сильны, чтобы безусловно покориться метафизической сущности техники» (GA 96:257). Этой технике высшего типа, которую он называет «творческой», Юнгер противопоставляет другую технику, ту, которая используется только в производстве, на предприятии (Betrieb, GA 94:178; ЧТ 197).

С техникой дело обстоит так же, как с кровью и расой: сами по себе они ничего не значат. Они приобретают огромное значение, когда их используют для «борьбы за высвобождение сущности» (GA 96:124). ЧТ представляют собой именно «размышление о сущности», которое почти навязчивым образом строится как «борьба осознания» (или «…за осознание», Kampf der Besinnung)[53]. Хайдеггер небезосновательно полностью исключает из ЧТ термин «знание» (Erkenntnis). Здесь речь не идет о приобретении знаний посредством интеллектуального усилия. Задача философии или того, что он таковой называет, пробудить (GA 66:133, 143, 183) силу Бытия в тех, кого «зовет» судьба (GA 96:109). Доктрина Хайдеггера – это не свободный обмен аргументами. По его мнению, истина не зависит от аргументированного обсуждения, но, скорее, является частью «дара» и «почитания» (Verehrung, GA 95:33, 115 и др.). Поэтому он использует язык, который является вдвойне родственным языку Третьго рейха (lingua tertii imperii), описанному Виктором Клемперером (Klemperer 1947), в том, что он одновременно является и заклинанием, и простейшим языком приказа.

Необходимость борьбы вытекает из двойного убеждения. С одной стороны, существует обязательное неравенство между людьми[54]: некоторые «человеческие типы» не имеют сущности или обладают вырождающейся сущностью; здесь Хайдеггер имеет в виду в особенности еврейский тип. С другой – эти человеческие типы, которые не способны умереть, но могут – самое большее – «околеть» (verenden; GA 96:51, a также 138, 251), отвергают низшее положение, к которому принадлежат[55], и стремятся разрушить исторические народы, завлечь их в свои сети[56], лишить их сущности, «лишить их расы» (GA:255, 96, 56). Именно из этого положения вытекает необходимость защищаться.

Хайдеггер не впадает систематически в явный антисемитизм. Он предпочитает выражаться обиняками и подчеркивает преимущества такого способа выражения. По отношению к невидимой войне евреев, которая ведется через прессу, радио, рек ламу (GA 96:146), нужно уметь молчать, маскироваться, коммуницировать намеками. Посредством «невидимой философии» (GA 96:87) следует, притупляя бдительность, вводить в заблуждение читателей, не соответствующих уровню бытия, а со своими единомышленниками общаться через код. Поэтому оружием в этой войне служат косвенный язык, а также молчание, и читатели – сторонники крайних правых хорошо выучили урок. Так, один блогер писал в 2014 году: «Поймите, Хайдеггер говорил загадками и обращался исключительно к нам. Чужие не могли (не должны были) ничего понять»