В одной комнате висел портрет Хемингуэя в свитере с бородой и, кажется, даже с трубкой. И:

– Так-то и я могу! – ибо только этим и занимался лет с десяти – может раньше, может позже, но смысл этих сочинений практически неуловим.

Смысл – в том смысле – как это делается, – если разобраться.

Ибо личное участие – это да, конечно, обязательно, но не так, что просто в роли главного героя, только просмотренного кино, – ибо:

– Я так, как он петь, конечно, не умею, или летать: вообще пока что не могу, как Симон, предводитель, попечитель, или пусть ученик весьма посредственных сил, однако и только:

– Вымысла, – но слезами облиться можно почти всегда.

Можно подумать, что ткань рассказа – этого моего уже кино – создает Челнок, бегающий туда-сюда: со сцены в:

– Зрительный зал, – и так быстро, что даже наблюдатель Эйнштейна не может его уразуметь во время боя, когда Александр Матросов пошел на штурм Зимнего, что вполне можно думать, и не в эту войну, а именно еще в:

– Революцию, – более того, можно предположить, что и не все войны еще кончились, чтобы перестать считать, сколько их было тогда точно, несмотря на то, что и сам иду – тридцать минут до дома и пою:

– Их оставалось – нет, меньше, чем вы только что подумали – только трое на той безымянной высоте, где в дыму сражался наш друг из дружелюбной то ли Польши, то ли Чехословакии, то ли Венгрии:

– Коска.

И нужно, выходит, установить – без раздумий, что Это – тот Виндоуз, который сообщит вместо будильника утром, как еще не вставшее Солнце Ван Гогу:

– Пора, – и:

– Ты Кто? – вот в чем вопрос, чтобы ответ – может и испугал, но не сильно:

– Их бин Мольберт.

Как разобрать и снова собрать эту конструкцию, чтобы она опять ожила. Ибо вопрос есть:

– Кто Третий? – кто перемещает челнок и создает, таким образом то, что очень, очень интересно, что далеким не оказывается никакой путь.

Потому что всегда это будет путешествие, но вот именно, что не по тем мирам, которые были в кино, и уж тем более, не я в роли героя этого кино, – а именно:

– Я, – но почему-то уже умеющий летать так, как это реально и делаю.

Что происходит при прикосновении человека к художественному произведению – непонятно. Это тот же человек, но с приставкой для вечной жизни:

– Человек Счастливый.

Каким и был Ван Гог, совершенно спокойно куривший трубку после того, как только что застрелился, – почти уже полчаса назад.

В эту лирику, как в правду, поверить всё-таки трудно, чтобы согласиться штурмовать литературу, когда кого ни спроси, – а только с укоризной:

– Не только создает, но и изображает, не только изображает, но и выражает, – всё заняло все места в зале, где я попытался найти:

– Конкретный полет.

Шекспира – не читал. Ибо он так написан, что и переведен специально без:

– Сцены.

Как можно в таких условиях искать истину в литературе, если ни кто то ли не понимает, а скорее всего, не хочет понимать даже, о чем я спрашиваю.

Я говорю, Повести Белкина имеют магическую связь между собой, и логичный вопрос:

– Какую?

Что я могу ответить, кроме, как только:

– Как электроны в атоме между собой и ядром.

Для них это ни бум-бум – всё равно, что ничего, хотя на контрольных по высшей математике только один я часто получал пятерки.

Что однажды милая преподавательница ее только и ахнула:

– Я ему поставила четверку, так как проверяла первого, а он решил все задачи, – но оказалось, что больше – никто!

Они были простые, – добавила эта достойна леди.

Да, но требовали не просто внимательности, но и признания существования Разума. Что на вид, почти одно и то же, а:

– Решается совсем по-другому.