И даже не стал напрягаться и думать, чего я больше люблю:

– Городки или настольный теннис.

Хотя и высказался один миллиардер:

– Правду можно увидеть только через глаза смерти. – Но:

– Стоит ли смотреть так далеко?

Платон пробовал, Данте – тоже, а кто еще-то?

Нет, конечно, были, были люди, жаждавшие жизни больше смерти.

Надпись на воротах – однако – предбальника ада:

– Все писатели должны быть здесь похожи на опущенных, все редакторши на работниц детских комнат милиции – как минимум и как максимум обязательно только со средним образованием на отметку, все переводчики на забывших смысл слов абармотов.

– Пушкин предложил, – сказала мне на ухо Режиссер-ша, – есть способ перебить дэзу перевода.

– Да? Какой?

– Если вы, мистер ученый, не ответите мне на этот вопрос мы расстанемся. – Не перебивайте пока:

– И расстанемся навсегда, – осчастливил сам себя я.

Но ми-леди не приняла этот ответ за мой правильный референдум, и посмотрела, как Медуза Горгона:

– Или слова, или смерть даже от зеркального отражения.

– Да, ладно, ладно, мэм, я пошутил почти что на самом деле. – Но. Понял, что сказать ответ не могу, он застрял у меня в легких, как бактерия, но:

– Полезная? – перебила она мои мысли своей.

Я решил, что механизма сурдоперевода дэз-информационного перевода – нет, и попросил воздержаться от этой преждевременной скачки.

– Дело в том, что есть разница между черным и белым, и:

– Указанием: это черное, это белое.

– Большая?

– Радикальная, мэм.

– Тем не менее, вы не дали ответ на вопрос, и поэтому будете сегодня весь день носить за мной зонт от дождя.

– Его не предвидится.

– Да, поэтому, вы будете чувствовать себя – в наказание – дураком.

– Вы?

– Я? Заведующей этой больницей.

Пока ходил за ней, старался, как волшебник Синдбада Морехода отделить от себя стеклянным вакуумом, или – что тоже самое:

– Другим временем, – иногда получалось.

Она мне:

– Чувствуешь себя дураком? – а я:

– Не слышу, – она же, принимает за знак согласия.

И начал уже думать, как Данте:

– Была со мной ночью Мэри, – или только сейчас это и придумал?

И, скучая за ее спиной, повторил, скорей всего, уже мне известное:

– Отделить чтение перевода от картинки кино – не в силах самого человека, – а:

– Ну, как надо просить, господи, чтобы сбылось?!

Никакое обучение здесь не поможет, а эта:

– Замок в Шотландии, – требует именно разделения неделимого.

– Голос привязан к образу, – сказал я, а она – несмотря на то, что была в стекле – услышала.

– Как-как?

– Как Жизнь к Земле, мэм.

– Ты вполне можешь звать меня Беатриче, но, к сожалению, это имя уже занято.

– Деление делается независимо от человека, а он боится, что никого не будет рядом в этот момент – как Вергилия у Данте – чтобы вывести из этого леса независимых от человека движений тел.

– Вот идет дэза перевода фильма Инферно, – сказал я ей уже дома за шашлыком по-Карски, но сделанным из рыбы, так как – по ее мнению, мясо я еще не заслужил, а по-моему:

– Я же ж не ем, май диэ чайлд, мяса почти и практически совсем!

Собственно, зачем евреи в древности – не сейчас – отдавали лучшие куски мяса для всесожжения?

– Зачем?

– Только за тем, чтобы иметь этот меч, могущий разделить целое, как неделимое. – Ибо:

– Переводчик, диктующий свой текст и голос по планшету – очевидно:

– Не-подлинник!

Это только его мнение, вышедшего с перекура греховодника. А еще точнее:

– Перевод для переводчика фильмов – это и есть его реальный перевод – буфет, для других закрытый – его истинное место.

Но весь вопрос в том, что мы не можем знать содержания Прошлого без этих каракулей дэз-информационного перевода!

Как и написано, в Библии: