– Прости, последний вопрос можно?

– Нет, время уже близко к тому, чтобы кончиться.

– Ладно, тогда я ухожу не солоно хлебавши.

– Ты принимаешь меня, что ли, за медведя?

– Ты думал, кого, себя, что ли?

– Естественно.

– Почему?

– Потому что немцы – это медведи, а не русские, как распространенно нас заставляют мечтать, в надежде, однако, на ошибку.

– Или ты хочешь быть волком?

– Хорошо, я подумаю, но дают тебе минуту, чтобы сообщил – а то уже теряю разум из-за боязни утонуть – как мне причалить к берегу?

– Греби обеими руками в одну и ту же сторону, а ноги держи наоборот, не поднимай их слишком высоко, как будто тебе там медом намазано.

– Ладно! А то сбрось мне какое-нибудь дерево, хоть то, которое ты срубил, когда я на нем от тебя пряталась из-за того только лишь, чтобы на тебя не работать всю войну.

– Какую войну?

– Прости, поняла, но я не знала, что она уже кончилась.

И я попробовал найти брод, и нашел его, но она уже, к сожалению, скрылась из глаз:

– То ли утонула, то ли, наоборот – теперь уж быстро узнать не удастся.

На попутной дрезине я вернулся на место на своём Штрассе.

– Ты зачем пришел? – сразу спросила Лиговка, как будто я не с ней и хотел бежать за эту границу сломанного моста.

– Да ты что?!

– А что?

– Я с тобой никуда не поеду.

Я решил про себя:

– Надо проверить ее знание немецкого: есть – значит – не притворяется.

Хотя не исключено, что имеет врожденный чип предательства:

– Как назло сейчас еще может не знать, и даже букву Э:

– Р-р-р, – начнет так выговаривать, как будто только ворон и слышала в детстве, но именно потому, что сама была мур-мур-мурмур-ки: цап за что-нибудь хорошее, а потом будет перед всеми оправдываться:

– Мы не знали, что это так вкусно.

– Можно, я буду звать тебя Лара?

– Я тебе не лось, приученный на забой.

– Здесь есть лоси?

– Не видела, но должны, наверное, быть.

– Сегодня сколько супов?

– Всегда только один: щи.

– Не знал, что это тоже суп.

– В нем есть картошка.

– Мясо?

– Ты убил медведя?

– Руками, один на один?

– Ты будешь есть?

– Что-то слишком много вопросов.

– Хорошо, вон, я уже через щель вижу, идет Ванов, думаю, доверит тебе новый паровоз.

– Кто-то умер?

– Почему?

– Просто так паровозы не освобождаются.

– А, нет, его только что пригнали.

– Откуда?

– Прекрати спрашивать, я тебе сказала.

– Хорошо, буду знать, что его пригнали с ремонта.

– Нет. Между прочим, если с трех раз не угадаешь – его тебе не дадут.

– Спасибо за предупреждение, но ты меня уже сбила со спонтанного моцартовского вдохновения. Теперь я вынужден предположить, что Ман – умер.

– Хорошо, возможно, это тебе засчитают за правильный ответ.

– Заболел?

– Считай, что я этого не слышала.

– Всё равно отвечать после первого промаха надо Вану, а один промах ты уже сделал.

– Ладно, спасибо.

– Должен будешь.

– Что ты хочешь?

– Потом скажу.

– Всё равно я тебе скажу, пока не забыл правильный ответ.

– Я тебе сказала, слушать даже не буду, молчи, правильный ответ приходит только в решающий момент!

Как и следовало ожидать, Ванов вошел, а я, наоборот, вышел – можно сказать – из себя, так как не только забыл, что надо говорить, но и вообще забыл, что умею говорить, поэтому только пролаял:

– Не буду я читать тебе морили, а перехожу сразу к решающему поединку на паролях-пе.

И к моему ужасу, Ванов подтвердил:

– Военное положение на транспорте, а ты украл паровоз и более того, даже не знаешь, где он теперь.

И даже второе – картофельное пюре с шишкой, сделанной очень похоже на рыбу или мясо – не дали, даже не предложив, хотя, конечно, отказаться от такой вкусной подделки невозможно. Но всё равно спросил Ванова, который его ел: