Матвей поднял голову и увидел управляющего, но перед ним не встал. Управляющий заговорил:

– Как ты думаешь, у тебя совесть есть? Ешь барские харчи и ничего не делаешь. Не пора ли тебе перебраться поближе к посевной.

У Матвея промелькнуло в голове, и он вспомнил, когда ему было лет 10, Семен послал его поразмять лошадь, проехаться верхом. Когда Матвей верхом приехал во двор, слез с лошади, и управляющий, увидев вспотевшую лошадь, заорал на Матвея и дважды силой ударил его плетью. Как Матвей спрятался сзади семена, который защитил его. Матвей побледнел, грубить не стал управляющему, а дрожащим голосом сказал:

– Да я что, как барыня скажет, так я разве против ее воли.

– А я говорю, так ты, значит, против.

– Так вы, что я крепостной, что ты крепостной, а вот барыня – она хозяйка мне, а тебе не знаю, – сказал спокойно Матвей.

Управляющий вскочил, как вроде бы ему шилом в задницу ударил кто-то. Сначала хотел огреть Матвея плеткой, но увидев Матвеево лицо, сразу как-то сник:

– Ну ладно, – сказал он и вышел из комнаты.

Матвей сразу же изменился, он уверенно сложил в стопку все, что было на столе, бумаги, сел на скамью и задумался. У него осталось в мозгах и сердце одно зло и мщение. Он стукнул по столу своим большим кулаком, твердо тихо сказал:

– Отомстить этой ползучей гадюке за себя, за всех крепостных, которых он – вор и подлая душа, морил голодом, и порет плетью крепостных.

Матвей давно уже знал, что управляющий присваивает себе больше намного раз доходы от хозяйства. Барину дает, если не четвертую часть, то не более, чем третью часть всего дохода. Матвей стал ходить по комнатушке взад-вперед, заложив руки назад, так же, как он видел, ходил дядя Семен.

– А ведь подлый хотел ударить меня, но подлец струсил. Если бы ударил, я б тут же его задушил, как собаку, а тело кровопивца спрятал бы так, чтобы никто и не нашел, куда этот вор делся, – Матвей долго ходил и думал. – Как можно скорее, покуда барин не приехал из Москвы, устранить эту гадюку, – Матвей вспомнил вышитую Дашей гадюку на рубашке. – Вот, кто змей, стремится смертельно ужалить меня. Нет, – подумал Матвей, – надо торопиться.

Матвей услышал голос Даши, которая радостно напевала:

– Ля-ля-ля.

Матвей взглянул в направлении двери, увидел, что Даша радостная, веселая потихоньку бежит вприпрыжку с ноги на ногу, напевая: «Ля-ля-ля». Матвей попытался изменить свое настроение. Но как только Даша вбежала в комнатку, увидела Матвея, она сразу же изменилась в лице:

– Матвей, что с тобой, а? Что случилось? – озабоченно и грустно спросила она.

– Ничего, Дашенька не случилось, просто задача никак одна не решается, – сказал он как можно ласковее.

– И из-за этого ты в лице такой мрачный? Нет, не ври, Матвеюшка, говори, что случилось.

Матвей попытался улыбнуться:

– Да что ты, на самом деле, с чего ты взяла, давай сядем, поговорим.

– Давай сядем, – сказала Даша.

Они сели на скамью.

– Даша, мне кажется, мы уже взрослые люди.

– Конечно, – подтвердила Даша.

– А мы, как мне кажется, все занимаемся детством, озорством, бездельем.

Даша насторожилась.

– Что он хочет сказать? – подумала она. Она хотела скорее знать, что хочет сказать Матвей.

– Дашенька, ты не представляешь себе, да ты и не можешь представить, какая ты будешь богатая, когда твой отец подпишет тебе завещание.

– Ну и что? А ты разве этого боишься, – тихо сказала она.

– Нет, Дашенька, я не боюсь, но тебе пора уже хотя бы знать свое состояние. Хочешь, мы завтра, а завтра суббота, после обеда, мы с тобой пройдемся по птичьим и скотским дворам, кой последний свинарник осмотрим, будет вечер. А от свинарни с полверсты будет село, там собирается молодежь, будут песни петь, плясать, так просто, попарно, и боле человек будут стоять и разговаривать, ведь ты ничего этого не видела.