У Кэмпбелла была куча приятелей, с которыми он мог бы играть в футбол. Льюис пытался вспомнить, где тот находился во время той игры в школьный гандбол.

– Я серьезно. Дома помрешь от скуки. Пойдем ко мне, мяч покидаем.

Льюис молчал, пытливо всматриваясь в лицо Кэмпбелла. Насмехается?

Горячий ветер вздымал пыль с широких обочин утрамбованной дороги. Они оба жили в той части города, где асфальта уже не было.

– Сначала я должен зайти домой. – Льюис напрягся, ожидая, что Кэмпбелл рассмеется ему в лицо.

– Ладно. Знаешь, где я живу?

Льюис знал. Почти каждый день он видел, как Кэмпбелл сворачивает у своего почтового ящика и идет по стриженому газону, который – учитывая жесткие ограничения на расход воды – был подозрительно зеленым. Отец Льюиса полагал, что Резерфорды поливают газон по ночам.

Льюис кивнул.

Дальше они шли молча. У подъездной аллеи, ведущей к дому Резерфордов, расстались.

– Пока, – бросил на прощание Кэмпбелл.

Войдя в прихожую, Льюис услышал, что мама возится на кухне. Брат еще не вернулся из школы. Он учился в Роудсе, рядом с больницей. Автобус забирал детей со всей округи. Поездка до школы занимала почти полтора часа. Мама Льюиса пекла печенье. На столе лежали полоски теста. Кондиционер работал на полную мощность, поскольку холодное тесто было легче раскатывать. Его отец часто бурчал на маму из-за кондиционера. «Для того я и женился на английской розе», – говорил он, закатывая глаза. Если был не в духе, то просто выключал кондиционер.

Мама у Льюиса была красавицей, с длинной стройной шеей и холодными руками. Софи Кеннард жила в Австралии семнадцать лет. В молодости она на год отправилась путешествовать за границу, но познакомилась с отцом Льюиса и на родину уже не вернулась. Льюис пытался представить, какой была его мама до встречи с отцом, но воображение рисовало лишь некий смутный образ. Одно он знал точно: мама с трудом переносила австралийскую жару.

– Папа дома? – спросил Льюис.

– Нет, милый, сегодня он работает до десяти.

– Можно я схожу к Кэмпбеллу Резерфорду?

Мама внимательно на него посмотрела.

– Чем вы там будете заниматься?

– В футбол поиграем.

Спортивная игра была аргументом в его пользу. Да и отец его ладил с Резерфордами. Вполне вероятно, что его отпустят, рассудил Льюис.

– Ну даже не знаю, дорогой. Надо было предупредить заранее.

– Ну пожалуйста! Я ненадолго.

Мама с минуту смотрела на свои руки, затем ополоснула их и прошла к телефону на дальнем конце стола.

– Вечером ты должен помочь искупаться Саймону, – сказала она. – Так что к шести будь дома.

Льюис кивнул. Все что угодно.

Саймон был на четыре года старше Льюиса. То есть родители, конечно же, знали, что он не совсем нормальный ребенок, когда решили произвести на свет Льюиса. Мама надеялась, что, родив его, она реабилитирует себя в глазах отца – подарит ему здорового сына. Но она опять сплоховала. Льюис родился со слабым зрением и, чтобы хорошо видеть, должен был носить очки. Порой, когда он смотрел по телевизору с отцом футбольный матч, ему с трудом удавалось следить за мячом на экране, что жутко раздражало отца. Льюис знал, что не о таком сыне мечтал Клинт Кеннард.

Отведя плечи назад, мама Льюиса нашла в адресной книге какой-то номер и позвонила. Вероятно, маме Кэмпбелла, предположил он. Потому что с женщинами его мама разговаривала не своим обычным будничным голосом, а более звучным, низким.

– Ладно, иди, – разрешила мама, кладя трубку. – Но сначала переоденься.

Льюис прошел к себе в комнату, где переоделся в синие шорты и футболку. Школьные ботинки он скинул у входной двери и сейчас, достав кроссовки, заколебался. Не лучше ли оставить школьные ботинки, которые привык видеть отец, на обувной полке у входа? В этом случае, если отец неожиданно придет домой, он не подумает, что Льюис пошел гулять в школьной обуви. «Пожалуй, нет», – отмел он эту мысль. Школьную обувь следует убрать в шкаф, по возвращении домой кроссовки он заберет в свою комнату, а черные ботинки снова поставит у двери. «Да, так будет лучше», – рассудил Льюис.