— Гри-шка! — донесся вместе с ветром отцовский голос. — А ну подь сюда, паскуда! Прости Господи.

— Надо идти, — тихо сказал Гриша и начал одеваться. Акулина больше не приставала с вопросами, поняла, что барин поступил по ее совету. Она стянула мокрую сорочку, открыла дверь бани и нырнула в пар.

— Хорошо тебе, — с завистью подумал он. — А мне сегодня точно нагайкой попадет.

Юноша набросил на плечи старый кафтан, засунул ноги в галоши и зашлепал по грязи в сторону дома. Степан Мефодьевич увидел его издали и терпеливо ждал, когда нерадивый сынок приблизится.

— Звал, батюшка? — весело спросил Гриша, хотя весь напрягся от страха.

— Звал, сыночек, — елейным голосом ответил отец. — Мне письмо пришло от разлюбезного друга Илюши. Знаешь, что там написано?

— Откуда? — изобразил удивление Гриша, но Степан Мефодьевич знал сына, как облупленного, поэтому не стал долго рассусоливать.

— Что ж ты, антихрист, натворил, а? Ты хоть представляешь, как меня опозорил, паскуда? — в руке, которую он прежде держал за спиной, оказалась кожаная плеть. — Я тебя сейчас так отхожу, чтобы больше не смел и рта раскрывать.

Гриша развернулся и, поскальзываясь на жирной грязи, ринулся к калитке. Отец сбежал с крыльца и пустился следом, размахивая нагайкой.

— Стой! А ну, стой, стервец! По бабам ты гулять собрался, по Парижам? Вот я тебя!

Гриша перемахнул через запертую заднюю калитку и побежал по узкой тропинке вниз, к реке.

— Вернись! — донесся до него далекий голос Степана Мефодьевича, который, видимо, поостерегся бегать по тропинкам.

— Вот так-то, батюшка, — сказал он, тяжело дыша от быстрого бега. — Не догонишь…

Вдруг нога за что-то зацепилась, Гриша кувыркнулся в воздухе и упал навзничь, ударившись головой о камень.

***

— Эй, молодчик, ты чего здесь лежишь? — услышал Гриша чей-то встревоженный шепот.

Он открыл глаза, сел и огляделся. Рядом с ним на коленях стоял небритый молодой человек, слева – густой лес и куча валежника, справа – широкий ров с кольями на дне, а за ним высокий бревенчатый забор.

— Опять?! — Гриша вскочил на ноги, но голова закружилась, и он тут же повалился обратно. — Только не это. Господи, пожалуйста, разреши мне проснуться.

Он перекрестился, достал из-под рубашки крест на цепочке и поцеловал его.

— За что опять ты меня наказываешь? Ты хочешь, чтобы я женился на Лидке-тростинке? Хорошо-хорошо, я согласен. Согласен, говорю! Отправляй меня домой.

Юноша зажмурился, в надежде, что, когда он откроет глаза, то очутится дома.

— Молодчик, ты юродивый али что? — несмело спросил мужчина и встал на ноги. — Я пошел, некогда мне с тобой возиться.

Гриша шумно выдохнул, снова сел и обреченно спросил:

— Ты кто такой?

— Я – Боян, а ты?

— У меня коня так звали, — хмыкнул юноша и окинул взглядом нового знакомого.

По виду Боян был ненамного старше его и, судя по широким плечам и бугристым рукам, намного сильнее. Одет был по-простому, в серую рубаху из грубой ткани, темно-коричневые шаровары, подпоясан расшитым узорами кушаком, а на ногах кожаные поршни, привязанные ремешками к щиколотке.

— Гриша меня зовут. Где это мы?

Боян отряхнул колени и кивнул на забор.

— У Искры. Дошел, наконец-то. Осьмой день иду.

— Что за Искра?

— Ты не здешний, что ли? — удивился Боян. — Или память отшибло? Искра – это наш заглавный город. Здесь Берендей живет.

— Кто-кто?

— Царь наш, вот кто. Эх, молодчик, видимо нехило ты головой ударился, раз ничего не помнишь. Пойдем, провожу тебя до дома, а то заплутаешь в лесу и помрешь от голоду.

Гриша потрогал лоб – не горячий, и ответил:

— Нет у меня здесь дома. Правильно ты сказал – нездешний я. Сам-то ты куда идешь?