Над этим стоило подумать.

*

Кристина понимала, что увлёкшись общением с Эриком, ошиблась глубоко и фатально. И непонятно, можно ли это исправить. Их связи с Джафаром – изначально немыслимой, невероятной и, как казалось Кристине, не особо вписавшейся в картину ее вечного жизненного невезения – исполнился почти год, и все это время ее партнёр демонстрировал безупречную верность. Конечно, он мог проводить взглядом красивую женщину или перекинуться с кем-нибудь словом не самого пуританского значения; но уже со второй фразы выставлял явственный барьер, зайти за который значило – испортить отношения с мастером поселковой безопасности. А портить эти отношения с охотников не было, даже среди очень смелых девиц, которым – и Кристина это неоднократно видела – он давал понять, что у него есть кто-то ближе, чем они.

И вот получилось, что она не оценила это редкое, по словам Данки, для мужика качество, потому что на пути ее счастья возник паскудный Эрик. Такой интригующий и немного сумасшедший. В чём-то профессионал, в чём-то – абсолютно беззащитный лох. Бывший сектант. Артист, обманщик непонятного характера и странных целей. По его словам – бывший инвалид, которого жаль. Но существовала ли на самом деле его Наташа? Был ли у него сын? И что с ними случилось, если учесть, что в реальности они умерли, Эрик просил их вернуть, а Гнедич обычно выдаёт свои призы авансом? Но если Наташи и ребёнка не было, то кто такой Макс? Его друг? Но они не особо любят друг друга и не очень-то охотно общаются. Его вечный должник? Больше похоже. Но за что?

Выясняя это, Кристина слишком увлеклась. Выходит, Джафар был прав – Эрику, после всего, что он сделал, лучше было бы уехать, но тогда она бы никогда не узнала, почему он здесь. Да она и сейчас точно не знает.

Зато она теперь сильно беспокоится за Джафара. Данка сказала: горячий восточный мужчина, приревновав свою даму, если в первые двадцать минут никого не прирежет, может саморазрушиться. И этого Кристина боялась больше всего. Это было страшно: понимать, что ты причинил человеку боль, которую сам же не можешь залечить.

– Забей, – сказала опытная Данка. – Ты ведь не переспала с этим Эриком. Ну посидели, поржали. Ты, вон, и с Гариком ржешь сидишь, что мне теперь, удавиться?

– Ты не мужик, озабоченный правом собственности, – заметила Марина, нарезая булочку. Расстроенную Кристину надо было накормить.

– Да ладно, – махнула рукой Данка. – Яшка, он же добрый… хоть и вспыльчивый.

Кристина вздохнула. Она не знала, какие слова теперь подбирать для общения с этим добрым, но вспыльчивым; если он не убьёт себя до завтра.

Однако на следующий день слова Джафар выглядел вполне живым и слова подобрал сам.

– Привет, – сказал он, встретив с утра Кристину у калитки. В его тоне она прочитала спокойствие, рассудительность и некоторую горечь. – Плечо в порядке?

– Привет. Рукой двигать могу.

– Хорошо. Я провожу тебя до работы.

– Что-то случилось?

– Пока нет.

Джафар смотрел на неё с тоской и сожалением, как на цветок в разбитом горшке. До него вдруг дошло, что именно так он к ней и относился – как к собственноручно выращиваемой культуре, поселённой в самом безопасном месте его души. А теперь ее гармоничный образ расплылся, треснул и рассыпался по полу. Но он знал, что цветок следовало сохранить, что бы там ни готовило им обоим будущее. Сохранять следовало все, он давно это понял. Жизнь слишком хрупка.

Кристине под его взглядом было неуютно. Да и чёрный наряд говорил сам за себя – цвет потерь и разочарований.

– С работы тоже без меня не уходи, – добавил он.

– Что, все так серьезно?