– Так уж почти год как померла, – махнула рукой соседка. – Опоздали вы.
– Жаль, – вздохнул Тейваз. – Я ей книжку когда-то давал… так и не вернула.
– Интересную книжку?
– Очень. И очень важную для нас, – заверил ее Беркана.
– А самые интересные книжки мы на верхний этаж отдали, – поведала соседка. – Косенковым. У них дочка есть, Кристина, помоги ей Аллах, так она книжки любит…
Налетчики переглянулись. Тейваз перехотел на острова.
– Уважаемая госпожа…
– Зухра.
– Уважаемая госпожа Зухра, не подскажете ли вы нам номер квартиры? – попросил он самым приятным из своих голосов.
…В квартире Косенковых было тихо. На звонки никто не открыл, и выждав немного, Тейваз достал отмычки.
Однако едва он успел вставить их в замок, как лифт, дотоле спокойно катавшийся мимо, остановился на их этаже.
– Наверх! – скомандовал Тейваз.
Они взлетели на пролет выше.
Из лениво открывшихся дверей вышли белобрысая девушка и чернявый мужик, от которого, по мнению Тейваза, тянуло «практикой». Вкупе с «иллюзорным коконом» – так они это у себя в сообществе называли. Иллюзорный кокон такого уровня означал, что мужик этот мог быть вовсе не чернявым, и даже вовсе не мужиком, а какой-нибудь паранормальный единицей из видений почившей Розы.
– …у него, как у гендиректора Эйзенвилля, теперь тоже есть сейф, – рассказывал мужик. – Там, правда, пока ничего не лежит, кроме творений твоего магического хрониста. Как думаешь, он не соблазнится заглянуть?
– А ключ у меня, – беспечно сказала девица.
И действительно вынув связку ключей – которых было довольно много – стала отпирать квартиру.
Когда дверь за ними захлопнулась, Беркана тихо спросил:
– Позвоним?
– Спятил? – унылым тоном проскрипел Тейваз. – Их двое. И один таков, что против него я бы и тебя не поставил. Лучше посмотри в сети, что такое этот Эйзенвилль, и кем там работает этот мужик. На нем виден отпечаток долгой и странной истории.
Часть 1. Прошедшее время
Глава 1. Уголовник
– Ты меня знаешь, Раунбергер. Виновен он или нет – это не мое дело. А за твои деньги я его не только оправдать, я его и канонизировать могу. В житие святых вписать.
Невысокий человек в сером костюме и роговых очках выдал голосом четко отмеренную иронию. Даже улыбнулся, показав мелкие белые зубы.
– Спасибо, Аарончик, – тепло ответил ученый.
Его любовь к миру казалась на первый взгляд более нервической, чем истинной, но на второй взгляд получалось, что все-таки да, мир, даже в самых однообразных своих проявлениях, ученому нравился.
– В житие, наверно, пока не надо, – улыбнулся он. – Ему для этого умирать придётся, а он мне пока живым нужен.
– Что-то умеет? – сухо поинтересовался Шнайдер. Адвокат, прозванный за глаза «ретроградным Меркурием» главным смыслом любого человеческого бытия считал доступный функционал: этот пекарь, этот парикмахер, этот философ (философию он считал сильно полезной, пусть бы даже и не наукой), следовательно, работа над его положительным юридическим статусом оправдана и похвальна.
– Сашка сказал, он пилот, механик и вроде как даже телохранитель, – пояснил Раунбергер. – Но для последней функции его придётся сначала откормить.
Он припомнил свой первый и пока единственный визит к одному из обвиняемых в этом громком деле – другу детства и однокласснику Саши Эстерхази – давно потерянному, а теперь вдруг отыскавшемуся при очень неприятных обстоятельствах.
Он помнил, как его провели в обширное и довольно сырое помещение с сугубо металлическим интерьером.
– Здравствуйте, вы Джафар? – уточнил он, устраиваясь через стол от заключённого, не очень похожего на те фото, которые ему показывал Саша. На картинках был приятный смуглый мужчина, с блестящими чёрными волосами и ясным взглядом. То, что Раунбергер увидел перед собой, напоминало свои прежние фото разве что носом, чьи прямые контуры были знакомы каждому школьнику по изображениям египетских фресок. И даже на нем резко выделялся каждый хрящ, неприятно гармонируя со столь же заметными швами на бритом черепе. Глаза заключённого запали, левый слезился, губы побледнели и потрескались, а скулы торчали так, что казалось, бледная кожа на них присохла, как у мумии.