– Рома сказал бабушка обиделась, и отец, обязательно придет тебя убеждать пожить у нее недельку-вторую, как раньше.

– Я не поеду! Ты пришла уговаривать меня?

– После зрелища устроенного этой… Я бы сказала «да», но я не говорю этого. Слышала о происшествии в деревне. Мне жаль, что так вышло. Не навести ты бабку, не узнал бы подробностей тех лет, ведь былого не вернуть? Не езжай больше к ней. Я выпровожу Рому и Веру из особняка, теперь ты будешь жить со мной…

– Мааа, ты чего перегрелась? Не нужен мне ваш особняк.

– Поняла, что пока время не упущено. И поняв, все твои намерения по отношению к Вере, убедилась, что ты уже готов создать свою семью, и наконец подарить наследника семье.

– Ох, ты, какая рассудительная… Невесту подобрала?

– Нет, оставила на твое усмотрение.

– Таааааак, и чем же еще я так угодил тебе?

– Пока ты отсутствовал, – c дрожью произнесла она, – мне словно становилось холодно. Будто ветер за пазухой, – съежилась она. – Делай, что хочешь, но будь в поле моего зрения. В интонации ее улавливались нотки страха…Чтобы у мамы и страх? Невозможно.

Она поставила чашку на журнальный стол и похлопала ладонями по коленям, с самого детства это означало, положить ей голову на колени, чтобы она пожалела, полюбила, погладила голову массирующими движениями. Я в глубине душе понимал, это новый вид манипуляции, чтобы я перестал ездить к бабушке, или чего похуже, нашла очередную подходящую невесту «престарелому» сыну-холостяку. Однако, нежнее маминых рук нет. Прилег, положив голову на клетчатую юбку. Только она коснулась к волосам, глаза закрылись.

Мы так просидели около пятнадцати минут, когда горничная подошла к маме и шепнула что-то на ухо.

– Ну вот. Рома привез Тимура, пойду дам распоряжения, куда и как его разместить.

Я выпрямился, покачав головой, клонило в сон.

– Иди, я вздремну.

– А ты не идешь навестить приятеля брата?

– Мамааа, ну не начинай…

– Я зайду вечерком, – поднялась она.

– Угу, – разлегся я на диване… – дверь захлопни.

– Встанешь, закроешь, – вышла она.

А горничная подошла, подняв поднос, спросила:

– Вас накрыть пледом, Матвей Исаакович?

– А собой слабо? – горничная тут же обиженно поджала губы.

Она недовольно устремилась в направлении входной двери. Я, накрыв голову подушкой, зажмурил глаза. Не понимал, откуда такая слабость? Снова зазнобило.

Во дворе на пару минут поднялась шумиха, затем все приутихло, стало слишком тихо. Я слышал только стук своего сердца…

В голове промелькнула картина: моя спальня в доме бабушки, как лучи солнца пробиваются сквозь окна. Лето, я только приехал и три беспечных месяца впереди. Костя и Рома дерутся за комнату с телевизором, никто не хотел спать в бабушкиной комнате, обвешанной полынью и другими травами с приторным запахом. По итогу они спали вдвоем в большой комнате, ночь на полу, ночь на диване. Я погрузился в сон… Побегал по двору и мне послышалось, что кто-то окрикнул меня из спальни. Метнулся в сторону комнаты. И чувствую присутствие Алисы, так близко она… Даже на ее могиле не чувствовал такого.

– Мне тесно, мне здесь тесноооооо, – прокричала она словно из стены, на которой годами висел узорчатый ковер.

Резко сел… Интуитивно стекали слезы из глаз. В груди неописуемая боль и чувство вины душило.

– Что же с тобой произошло, Алиса? Столько времени… – тут же ледяное дуновение ветерка и почувствовал, будто лезвием полоснуло щеку. Прокатившаяся слеза моментально ошпарила свежий порез. Подбежал к панорамному окну и увидел на своем отражении два одинаковых пореза, второй немного выше первого, но они одинакового размера.

– Что за чертобесие? – недоумевал. На улице разбушевался ветер, поднялся на пару ступеней и резкий аромат сирени ударил в лицо. Пробежался глазами по столикам около дивана. Нет, горничная не заносила. Там по-прежнему верба. Поднялся на второй. Какой-то страх неизбежного втиснулся в сердце, я опустился внезапно на колени.