– Мирон, был пацаненок, помер лет с пятнадцать, Макар отец мой девяноста лет уж у реки живет, других нет.

– Как умер? А я ему часы подарил дедовские, – опешивши прошептал я.

Тихон лишь развел руками.

– Тебе б домой, выспаться, отдохнуть… Уставший ты. Поникший.

Я соображал, что произошло со мной за ночь?

– «Алиса»… Ваша супруга говорила, что я в ночи шептал имя «Алиса».

– Чудной, какая еще Алиса?

– До встречи! – утвердил я и направился к выходу.

– Добра тебе…

Я вышел за распахнутые ворота. Пацан, что-то говорил про ворота, песок, какой-то, но я ничего не помню. Виски пульсировали, побрел по пыльной дороге. Изысканный и дурманящий запах сирени смешался с ароматом шашлыков. Детвора носилась по дворам на велосипедах.

Подошел к домику, у которого вчера отдал мальчишке часы, на его месте стояла старенькая деревянная часовня после пожара. Осмотрелся, единственное что стояло на прежнем месте, это была скамейка… Домишки редкие и народу на пальцах сосчитать.

Настойчивые лучи нагрели голову до невозможности, который час не знаю, но солнце определенно было в зените.

Направился вдоль по трассе, вокруг поля – простор. Жара стояла неимоверная и душила сознание. Шел и выдыхал. Солнце сегодня настойчиво давало знать о себе.

Неожиданно подъехала машина и резко затормозила рядом, от внезапности отскочил. Заглянул в уже запыленное окно машины Кости. Он вышел и захлопнул дверь. Его светлая кожа порозовела, серые глаза помутнели от злости, очерченные губы напряжены, а светлая щетина переливалась на солнце. В ярости он зачесал уже влажные волнистые волосы назад. Был зол, явно агрессивно настроен.

– Ну что, Матвей, наигрался в жертву, поехали домой. Папа с минуты на минуту приедет. Он в бешенстве.

– Надо же, как его занесло-то в родной дом?

– Следи за речью.

– Пусть подпалит особняк и выместит пыл, как обычно в моменты негодования, – с равнодушием прошептал я.

– Пожалей маму.

– Ты хочешь поговорить о жалости? – развел руками.

– Сейчас не время… На работе серьезные проблемы. Дома.

– Плевать, – направился я дальше. – Я все равно домосед. А вы трое финансистов, и зачем я вам – романтик-алкоголик?

– Куда ты сейчас? У тебя вся кожа обгорела, садись довезу хоть к бабушке. «Кто тебе шею расцарапал?» – спросил внезапно он.

И тут я интуитивно приложил ладонь на шею, которая заныла острой обжигающей болью. Недоумевал, что могло произойти ночью?

Я резко остановился и подошел к машине.

– На кладбище вези.

– Опять? На кладбище часто не ходят. Души затянут.

– Поэтому мы никогда не ходили? Всерьез думаешь, что мы бессмертные?

– Ничего не думаю, просто не люблю кладбище, как и все нормальные люди.

– До того момента, пока там не окажется человек, который дороже всех живых.

– Да брось ты, какая драма. Алиса была тебе так дорога? Узнав о смерти из газет, ты явился на девятый день после похорон и место могилы тебе показал Тимур. А теперь спустя пятнадцать лет, напомни сколько раз ты навещал «свою» Алису? Матвей, ты просто эгоист. И вчера всем снова доказал это. Любил бы, никому не поверил бы, и ей бы не пришлось топиться, поперек твоим амбициям. Ты довел ее, не поверив. У тебя претензии к Роме? Иди и поговори на чистоту, а не превращайся в убогое вонючее существо, шляющееся по кабакам, зная, что журналисты у тебя на хвосте. Алису не вернуть, но можно потерять остальное: уважение и значимость в глазах семьи и общества.

– То есть, я виноват!? – прикрикнул от обиды.

– Хватит с нас твоего нытья. Тогда тебе было девятнадцать, все вошли в положение. Сейчас тридцать четыре… Угомони свой подростковый максимализм. Все отлично помнят, до чего ты докатился. Хочешь повторить? Из наркологической клиники тебя доставать больше никто не будет.