– Ты разочарована во мне, – притворно огорчился Ребус. – Но ты должна признать, что в твоих делах такие персонажи, как Пэт Маккаски и Оуэн Трейнор, фигурируют не часто…

– Понять не могу, как сомнительный бизнесмен вроде Трейнора входит в доверие к лондонской полиции.

– Ну, лондонская полиция сама себе законы устанавливает, Шивон. Так и у нас было прежде.

– И ты явно тоскуешь по тому времени. И чтобы себя потешить, устраиваешь бурю в стакане воды – глядишь, что-нибудь да получится.

– Ну, иногда после бури оседает золотая песчинка.

– И какую такую песчинку ты полагаешь найти на этот раз? – Она с вызовом сплела руки на груди.

– Понимаешь, самое занятное – это как раз буря и есть, – сказал Ребус. – Тебе пора бы уже это усвоить.

– Вашего отца нет? – спросил Ребус.

Джессика Трейнор выглядела уже лучше. Устройство вокруг ее шеи было заменено на обычный шейный корсет, а изголовье кровати было приподнято, так что она теперь могла не все время лежать, глядя в потолок.

– Чего вы хотите? – спросила она.

– Да просто зашел узнать, как вы себя чувствуете.

– Хорошо.

– Рад слышать.

– А отец сейчас в отеле.

Ребус обратил внимание на телефон в ее правой руке.

– С Форбсом сегодня успели пообщаться?

– Две эсэмэски пришло.

– Он говорит, что вы познакомились на вечеринке.

– Верно. Я пошла туда с Элис, и мы с Форбсом разговорились на кухне.

– Просто как в песне, да?

– В какой песне?

– Ее теперь не поют, – вздохнул Ребус. Потом показал на ее телефон. – Две эсэмэски, говорите. Позволю себе предположить, что одна – до того как он пришел на беседу в участок, а другая – после?

Она не ответила на его вопрос.

– Я так и не могу понять, почему вы здесь…

Ребус в ответ пожал плечами.

– Меня выводит из себя, когда люди лгут мне в лицо. Я начинаю спрашивать себя: чего они боятся? В вашем случае, может быть, ничего, а может быть, и есть какая-то причина. Но пока я не буду знать наверняка…

– Какая разница – был Форбс в машине или нет? – Она уставилась на него.

– Если он был с вами, значит бросил вас там. Не вызвал помощь, не остановил проезжающую машину…

– Я не понимаю, почему этим интересуется полиция.

Ребус опять пожал плечами:

– А ваш отец? Его это не заинтересует?

– Но ведь это его не касается?

– Справедливо. – Ребус смотрел, как она разглядывает экран своего телефона. Может быть, получила новые послания, а может – нет. – Сколько вам придется здесь пролежать?

– Я еще не говорила с врачом.

– Вероятно, они посоветуют вам какое-то время держаться подальше от скоростных машин.

На ее лице появилась слабая улыбка.

– И от загородных дорог по вечерам, – добавил Ребус. – Западный Лотиан не случайно называют Ничейная земля.

Она посмотрела на него.

– Ничейная земля?

– Там нет ни законов, ни правил.

– Тогда понятно… – Ребус ждал продолжения, но она сжала губы. – Явный признак того, что она проговорилась.

– Джессика, если вам есть что сказать…

– Уходите! – закричала она в тот момент, когда в палату вошла сестра. – Я хочу, чтобы он ушел! Пожалуйста!

Ребус уже поднял руки, демонстрируя покорность, и вышел в коридор.

Ничейная земля.

«Тогда понятно».

А что именно понятно? Что-то случилось в тот вечер. Ребус мысленно сделал зарубку: позвонить в диспетчерскую на Блистон-Глен – нет ли у них данных о каких-либо происшествиях. Незаконные гонки? Сообщения о местных хулиганах, которые терроризируют туристов?

«Что-то или ничего»,[9] – пробормотал он себе под нос, выходя из больницы и доставая сигарету.

К больничным воротам подъехало черное такси, и с заднего сиденья вышел пассажир, собираясь расплатиться с водителем через окно переднего пассажирского сиденья. Серьезная ошибка приезжих, привыкших к другой системе: в Эдинбурге нужно заплатить, прежде чем выйдешь. Ребус подошел и встал за спиной Оуэна Трейнора. На Трейноре был вчерашний костюм, но рубашка свежая. Водитель отдал сдачу и чек, Трейнор повернулся – и вздрогнул, увидев Ребуса лицом к лицу.