Разъезжались за полночь. Отчего-то после балов Алексей всегда чувствовал себя лошадью, что два часа упражнялась под упитанным всадником в полной экипировке – ноги заплетаются, бока в пене и нет сил заржать. И ни единой мысли в голове. Никакая муштра на плацу не давала такого эффекта.

На крыльце задержались, ожидая, пока граф Ростопчин с многочисленным семейством погрузится в экипаж. Сырой ветер бросил в лицо мелкий колючий снег.

Кто-то тронул Алексея за плечо. Обернувшись, он увидел лакея в богатой ливрее.

– Велено передать, – шепнул тот, и в ладони очутился клочок бумаги.

Прежде чем Алексей успел задать хоть один вопрос, слуга бесследно растворился в толпе.

С трудом сдерживая любопытство, Алексей сунул записку за обшлаг рукава. Привычная дорога до Васильевского острова показалась бесконечной, и, едва очутившись в своей комнате, где уже давно спали молодым, здоровым сном однокашники, Алексей дрожащими пальцами зажёг свечу и поднёс к ней записку.

«Завтра. В полночь. Дом на Нижней набережной, против лавки купца Смита. Записку возьмите с собой», – прочёл он в неровном, трепещущем свете, и сердце в который уже раз совершило кульбит и приземлилось не на месте.

Игнатий Чихачов смотрел на него, вытаращив глаза и, похоже, напрочь утратив божественный словесный дар. Поскольку ответа так и не последовало, Алексей нетерпеливо повторил:

– Мне нужно уйти после ужина. Ты же знаешь, как это сделать, чтоб не заловили. Поможешь?

– Ну ты даёшь… – выдохнул, наконец, Игнатий и покрутил коротко стриженной белобрысой головой. – Я бы раньше поверил, что Фриц Тизенгаузен сжёг карты и засел за учебники, нежели что ты отправишься в самоволку!

Алексей хмуро смотрел на камрада6.

Игнатий вздохнул.

– Хорошо. Пойдём, как сыграют отбой.

Вниз спустились по верёвке из окна второго этажа. После тапты – сигнала отбоя – выйти во двор можно было только с разрешения дежурного офицера и через главное крыльцо, что Алексею вовсе не улыбалось. Стараясь не пересекать открытое пространство и держаться поближе к стенам, они очутились на задворках. Зло и заливисто забрехал цепной кобель.

– Тише, Жук, не шуми! – Игнатий посвистал.

Лай прекратился, и под ноги им, звеня цепью, выкатился лохматый чёрный ком.

Игнатий вытащил из кармана заветренную серую горбушку и, сунув псу половину, повернулся к Алексею.

– Запомни, Ладыженский, это главный пособник любого самовольщика. С ним надобно дружить. – Он протянул Алексею второй кусок. – На, угости его.

Алексей скормил Жуку подношение, и мохнатый мздолюбец запрыгал вокруг, крутя хвостом и норовя поставить на него передние лапы.

К Неве пробирались задворками. Возле устоев наплавного Исаакиевского моста, несмотря на поздний час, ещё стояла пара извозчиков, поджидая седоков.

Игнатий обернулся.

– Удачи тебе в твоих авантюрствах. – В глазах его прыгали искорки. – Постарайся воротиться до побудки. На самый крайний случай – к семи часам. Если молитву пропустишь, ещё, может, и не заметят, но коли не явишься к началу занятий – точно засекут. Первым часом латынь. Иогашка Цетлер всегда списки фискальные составляет. Дотошный, немчура…

– Спасибо тебе. – Алексей неловко пожал ему руку и вскочил в розвальни.

Извозчик зацокал, погоняя коня, и сани заскользили по свежему снегу в сторону Нижней набережной.

Домик на Нижней набережной против лавки английского купца встретил тёмными негостеприимными окнами. И Алексей почувствовал себя ребёнком, получившим в подарок вместо оловянных солдатиков пару стоптанных башмаков. Лишь где-то на самом донышке души шевельнулось едва ощутимое облегчение.