А ожидание и без того уже давно превратилось в пытку. Я всерьёз опасался, что всё это дело дойдёт до папаши или, того хуже, до социальной службы. Там бы моими достижениями точно заинтересовались. Типа, да, молодец, мальчик, продержался три года почти без нареканий, но рецидив есть рецидив. Ещё эта тётка достала своими попытками влезть в башку. Несколько раз таскалась, всё строила из себя сопереживателя, едва ли не друга, ласково так щебетала, аж до тошноты. Потом наконец пропала. И я надеялся, что она домой свалила. Сил не было скрывать раздражение, тем более адреналин из крови давно выветрился, страх обнажился и принялся долбить по мозгам. Но при этом в сон клонило так, что всё казалось чудовищным бредом.

В очередной раз я дёргано проснулся, когда на часах был почти час. Минут двенадцать там оставалось, или типа того. А проснулся от хлопка двери – припёрся бородатый паладин с сапфировыми эполетами. Не самый верх, конечно, но в этом отделении едва ли был кто-то старше по званию. Во всяком случае прикатил он – либо старший, либо продажный. Но мне вообще насрать на него было, лишь бы домой отпустил и лист благонадёжности не изговнял. Да и ему, кажись, на меня тоже было насрать – он в мою сторону даже не взглянул, зашёл в кабинет, явно нарочно хлопнул дверью и забасил что-то совершенно неразборчивое.

Пока они совещались, меня так и подмывало подойти и подслушать. Но я дико боялся спалиться, вот и сидел тихонечко, хотя задница уже знатно затекла.

Ещё мысли не отпускали типа, что будет, если не удастся договориться; что говорить папаше о позднем возвращении, если всё-таки отпустят; что на хрен делать, если это реально дойдёт до социальной службы? Папаша меня точно убьёт. Это за прошлые косяки он не высказывал, потому что типа не имел права, но теперь-то у него намечался нормальный такой повод и выпороть, и сдать в военную академию, и вообще от меня отказаться. Я бы ничуть этому не удивился. И не потому что он говна кусок, а потому что я такой проблемный и, в общем-то, ему чужой. А ещё до хрена неблагодарный.

Тут наконец дверь открылась, первым вышел сапфировые эполеты, глянул на меня недовольно и сразу на выход двинул. Макс пожал руку второму паладину, махнул мне и, не дожидаясь, свалил. А я ещё минут десять ждал, пока нерасторопный стажёр с заспанной рожей вернёт мои вещи.

Ехали мы на автоматическом режиме. Макс одной рукой придерживал руль, мрачно таращился на дорогу. И ни слова до сих пор не сказал, даже пристегнуться не попросил. Всё думал, наверно, что делать и кто виноват. Но ему-то нечего было беспокоиться, это ж моё будущее катилось в жопу – его оно ничуть не касалось.

– Чё паладины сказали? – спросил я.

Макс медленно, как в грёбаных ужастиках, повернул голову и спокойно ответил:

– Что пока ты можешь ехать домой.

– Ладно. Это ладно. А звонил ты кому?

– Сначала Серафиму, но он не ответил. Он же, мать его, занятой у нас. Пришлось Косте. А Костя велел везти тебя в клуб. Так что будем сейчас за косяки твои отвечать.

А вот это уже ладно не было.

Тут ещё Макс завёлся и начал бухтеть:

– И время-то какое неподходящее, Люций! Нам без тебя внимания паладинов хватает. Сложно тебе, что ли, подальше от проблем держаться? Ну поехал ты в этот Лучинск, пусть. Наврал зачем? И зачем ты в этот дом полез? Как ты вообще там оказался?

Макс, кажись, вовсе не злился, он был дико расстроен. Но оправдываться мне не хотелось.

– Слышь, я устал и хочу домой.

– Я тоже, представь себе! А теперь придётся ехать в клуб – и с кого там спросят? С меня! Ты сказал, что будешь дома. Ты меня подставил, Люций!