Я не виноват, и Чарли не виноват… Но ведь истории типа одинаковые. Видать, настолько одинаковые, что в обеих виноват приятель. Неужто он всё на меня свалил?

В башке хороводили беспокойные мысли. Тётка не вмешивалась, таращилась пустыми глазами и, кажись, была вообще где-то в параллельной вселенной. Ей бы как раз вмешаться, заткнуть паладина и напомнить, что он нарушает мои права, но ей, видать, было насрать. Наверно, сидела и думала, как бы быстрее закончить с этим дерьмом и свалить домой.

Я бы тоже с радостью свалил. Знать бы ещё, что рассказал Чарли. Может, паладин блефовал, типа вдруг я трухну и изложу совершенно иную версию, более ему подходящую, про воровство, там, и всё такое. Но ведь Чарли отпустили. Но отпустили с матерью – значит, мне тоже придётся звонить. Папаша меня убьёт.

Да и чёрт бы с этим папашей, куда обиднее было то, что мне опять отметку в лист поставят, да ещё какую жирную! И это в лучшем случае. Помочь мог, наверно, только Костолом. Но я о нём почти два месяца ни хрена не слышал – станет ли он помогать?

– Ладно, мне надо позвонить.

– Родителям? Сейчас ты можешь позвонить только им, понимаешь? – заявил паладин.

– Нет, я хочу позвонить адвокату. Дайте мобильник – я не помню номер.

Паладин недовольно скорчился, но за мобильником вышел. А тётка и второй инспектор уставились на меня утомлёнными глазами, – наверно, за несговорчивость проклинали. Им по-любому хотелось скорее получить признание, пусть даже угрозами или уговорами, наплевав на явный оговор и на то, что перед ними несовершеннолетний. Тётка-то вообще функцию мебели выполняла, хотя именно она должна была вести допрос. Сука безучастная!

– Вот телефон, – сказал паладин, возвращая мне мобильник. – У тебя только один звонок, так что в твоих интересах позвонить родителям. Или адвокату, как ты сказал. И имей в виду, что уйдёшь ты отсюда только с родителями или опекунами. А если мы твою личность не установим, то позвоним в социальную службу.

Только этого говна и не хватало!

Звонить папаше я не стал, Костолому – не осмелился. Адвоката у меня не было и выбора, очевидно, тоже. Пришлось набирать своему дорогому соглядатаю.

– Мне некогда, говори быстро и по делу, – поторопил Макс.

Я малость опешил и выдал:

– Меня арестовали.

Он, видать, тоже опешил, протяжно вздохнул и с удивительным спокойствием потребовал:

– Конкретнее.

– Я говорил Чарли, что затея говно, но он заладил, что всё ладно будет…

– Люций! Конкретно.

– Мы залезли в чужой дом.

– Понятно. Где ты?

– В Лучинске.

Раздался ещё один вздох – теперь раздражённый.

– Твою мать, и как тебя туда занесло, Люций? Ты сказал, что будешь дома, зверёныш ты безголовый! Мы сейчас в такой жопе, ты не представляешь! Кошма-ар, – простонал он. – Жди!

Видать, Макс ничуть не приукрасил, что дико занят, – ехать-то было минут двадцать по ночным дорогам. А может, нарочно не торопился. Ладно хоть паладины в изоляторе не закрыли, оставили в комнате, где допрашивали. Даже чай с печеньками притащили. Дважды. Ещё постоянно спрашивали, нужно ли что-нибудь, как самочувствие, хочу ли спать. Особенно тётка-психолог раздражала, всё скалилась и силилась поговорить. Про учёбу выспрашивала и по-любому тихонечко злилась, ведь если бы не мы с Чарли, она бы давно домой укатила.

В общем, за грёбаные почти два часа я чётко осознал, что ситуация – полный звездец!

Макс приехал примерно в четверть первого, зна́ком показал успокоиться и вслед за паладином вошёл в кабинет напротив. Дверь они не закрыли, но шушукались, как мыши, так что ни черта нельзя было расслышать. Да и говорили недолго – Макс, видать, был не очень таким спасателем: он кому-то набрал и передал мобильник паладину. Потом обернулся ко мне и жестом попросил подождать.