– Тебе недалеко до этого.

– До чего?

– До того чтобы начать расти на моей лысине.

Николаша молча остановился и стал смотреть мне в лицо.

– Не думал, что ты о себе такого мнения.

– Какого?

– Не каждый наберется смелости назвать себя сорняком.

Он вздохнул и ополоснул бокалы под проточной водой, после чего я немного помог ему накрыть на стол. Вскрыл упаковки от замороженной лазаньи и выкинул их в мусор, разложил еду по тарелкам и поставил разогреваться в микроволновке на десять минут. В это время он охлаждал в холодильнике Лимончелло. Этот напиток он тайком таскал у своей квартирной хозяйки. По старой традиции комнату на лето он снимал на окраине города за мелкую работу по дому. Многокомнатная квартира как правило располагалась у берега реки, либо с видом на лес или палисадники. В этой крохотной студии он писал свои картины. Не сказать, что многообещающие, но потенциал у него определенно был. Николаша писал в реализме и его полотна получались практически идентичными тому виду, которым он любовался в процессе их создания. Однако же, в них не было чего-то такого, что позволило бы назвать их первоклассными или хотя бы хорошими. Может, в них не было болезни или чего-то в этом же духе.

– Все же, сорняк не сорняк, а все должно быть по-настоящему. Остальное рождает отклонения. Болезни, если тебе угодно. Все должно происходить само собой. Без каких-либо вмешательств.

– Не думаешь, что это ты сейчас вмешиваешься?

Он задумался.

– Может, цветы в моем саду растут так, как им заблагорассудится?

– С сорняками?

– А что? Сорняки были и будут всегда.

Николаша полез в холодильник за бутылкой. Я наблюдал – пальцы касались стекла, оставляя на нем потемневшие разводы из капелек. Как раз, как он любил – в разгаре глупой и ни к чему не обязывающей беседы. Сколько бы мы с ним ни спорили, в конце расходились мирно и как ни в чем ни бывало. Каждый оставался при своем мнении и при этом не держал зла на другого.

– Что-то не припомню, чтобы раньше пололи грядки. Поля были чистые. Никаких сорняков.

Я забрал у него бутылку и вскрыл ее перочинным ножом.

– Тебе кажется. Раньше этому просто не придавали значения.

Бутылка крякнула. Пробка вылетела из горла, как выдавленный прыщ. Я принюхался. Настойка пахла высоким градусом и кислым лимоном. Слюны во рту набиралась целая куча. Я сглотнул и еще раз понюхал ту пробку. Признаться честно, домашние настойки часто вызывали во мне чувство брезгливости. От одной мысли, что тех спелых лимонов могли касаться мозолистые ручищи, принадлежащие бабе в цветастом плессированном платье, мне становилось тошно.

– Петрушка и укроп, например, чем тебе не сорняк?

– А вот и не сорняк.

– Самый настоящий. К любым болезням со временем адаптируются.

Я прищурился и наполнил бокалы наполовину. Жидкость была мутная и напоминала какую-то мешанину. Через силу сделав глоток, я полез в микроволновку за уже готовой лазаньей. Сыр по краям подтаял и сжался до корки. Пахло жженой пластмассой – так пахло каждый раз, когда в микроволновке что-то разогревали. Взяв полотенце со стула, я использовал его как прихватку.

– В том, чтобы быть сорняком, ничего хорошего нет.

– Ты это о чем?

– Никакой пользы для общества.

– А, вот оно что.

Сев на стул за стойку, я стал смотреть в окно. Думать ни о чем не хотелось. Спустя минуты пустого бренчания приборов, я заметил, что все это время сидел сведя брови. Я замечал это только в тот момент, когда начинало болеть лицо. Такое часто случалось со мной в постели или за книгами. Сделав глоток, я попытался расслабить мышцы, надавя большим пальцем между бровями, но получалось откровенно так себе. И не то чтобы моя голова была забита всяким хламом или тяжелыми мыслями, скорее всего, это был мой специфический способ защиты от мира. И только спустя время у меня сложилось мнение, что с расслабленным лицом у меня бы просто не получилось существовать.