На следующий день, проснувшись от холода, Аня увидела, что окно в ее спальне покрыто сложным, симметричным узором изморози. Узор был невероятно детализированным, он повторял один из самых замысловатых орнаментов, которые она разработала для потолка в главном зале особняка Мистера Веридиана. Такой узор не мог образоваться естественным путем. Это была гравюра на стекле, выполненная с нечеловеческой точностью.

Благоговейный ужас смешивался в ее душе с каким-то извращенным, пугающим трепетом.

– Это… артефакт? – думала она, глядя то на окно, то на неподвижную шкатулку. – Или я действительно окончательно теряю рассудок?

Но часть ее, та самая часть, что всегда стремилась к идеалу, шептала:

– Но это так… прекрасно. Так упорядоченно. Это то, что Мистер Веридиан имел в виду под «истинным равновесием»?

Она решила провести эксперимент. На своем рабочем столе, рядом со шкатулкой, она намеренно создала небольшую асимметричную композицию: поставила три карандаша разной длины под неровными углами друг к другу. Затем она заставила себя отвернуться и выйти из комнаты на несколько минут.

Когда она вернулась, ее сердце колотилось. Карандаши стояли идеально ровно, параллельно друг другу, центральный был чуть выше двух боковых, образуя безупречно симметричную фигуру.

Гудение от шкатулки, казалось, усилилось на мгновение, а затем снова стихло.

– Эта сила… – прошептала Аня, глядя на «исправленные» карандаши. – Она исправляет вещи. Делает их совершенными.

Страх боролся в ней с темным, запретным восхищением. Она поняла, что столкнулась с чем-то, выходящим за рамки ее понимания, с силой, которая разделяла ее одержимость симметрией, но доводила ее до пугающего, нечеловеческого идеала. И эта сила, казалось, выбрала ее своим инструментом.

Ее погружение в мир абсолютной симметрии подходило к концу первого этапа, оставляя Аню в состоянии глубокого смятения, на грани между эйфорией и первобытным ужасом, но с твердым, пусть и пугающим, намерением докопаться до источника этого влияния. Она еще не знала, что истина окажется гораздо страшнее, чем она могла себе представить.

Встреча с Мистером Веридианом была назначена в его временном офисе – аскетичной, почти стерильной комнате в одном из современных бизнес-центров. Обстановка была под стать самому Веридиану: строгая, минималистичная, с преобладанием холодных оттенков и идеально выверенных пропорций. Ни единой лишней детали, ни одного случайного предмета. Даже тени от геометрически правильных светильников ложились на стены и пол симметричными узорами.

Аня разложила на огромном пустом столе свои эскизы и планы для особняка. Это были не просто чертежи; это были произведения искусства, пугающие своей нечеловеческой точностью. Каждый зал, каждая комната, каждый коридор подчинялся закону абсолютной симметрии. Сложные, многоуровневые пространства, где свет и тень создавали гипнотические узоры, а перспектива уводила взгляд в бесконечные, зеркально отражающиеся анфилады. Вдохновение, почерпнутое из древней шкатулки, нашло здесь свое монументальное воплощение.

Мистер Веридиан молча, неторопливо изучал каждый лист. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глубине светлых, почти прозрачных глаз Аня уловила нечто похожее на глубокое, почти тревожное удовлетворение. Он медленно кивал, проводя кончиком пальца по особо сложным элементам.

– Изысканно, Аня, – наконец произнес он, его голос был ровным и безэмоциональным, но в нем слышались нотки благоговения. – Вы направляете сущность истинной формы. Этот разворачивающийся узор… он почти завершен.

– Он понимает, – с новой силой вспыхнула в Ане уверенность. – Он действительно видит красоту этого.