Квартира Ани Карвер была ее святилищем, манифестом безупречного порядка. Просторная, залитая мягким дневным светом, она дышала минимализмом и выверенной до миллиметра симметрией. Чистые линии, гладкие поверхности, отсутствие лишних деталей – все здесь подчинялось строгому канону, установленному хозяйкой. Ане, дизайнеру интерьеров чуть за тридцать, это приносило почти физическое удовольствие.

Вот и сейчас, склонившись над чертежной доской в своей домашней студии, она с едва заметной улыбкой проводила грифелем идеально прямую линию. Новый проект – квартира для молодого музыканта – требовал особого подхода. Аня стремилась создать пространство, где каждая нота, каждый звук находил бы свое визуальное отражение в совершенном балансе форм и пропорций. Ее темно-каштановые волосы, обычно собранные в строгий, идеально симметричный пучок, сегодня были распущены и падали на плечи, но даже в этом легком беспорядке угадывалась скрытая гармония – каждый локон, казалось, знал свое место.

Она отложила карандаш и откинулась на спинку эргономичного кресла. Взгляд скользнул по комнате: два одинаковых стеллажа с книгами, расставленными по высоте и цвету корешков, письменный стол, на котором каждый предмет – от карандашницы до ноутбука – располагался строго по центру или зеркально отражал своего «визави». Даже подушки на минималистичном диване в гостиной, видневшейся через открытый проем, лежали так, словно их только что поправила невидимая рука педанта.

– Идеально, – пронеслось в ее голове. – Каждая линия, каждое пространство… именно так, как должно быть.

Аня поднялась и подошла к окну. Внизу суетился город, хаотичный, асимметричный, полный раздражающего визуального шума. Она поморщилась.

– Хаос – это просто… шум. Порядок – это ясность. Истина. Красота.

Ей никогда не понять, почему люди так легко мирятся с беспорядком, с этой вечной неустроенностью окружающего мира.

– Почему они не видят, – подумала она, проходя мимо стены, на которой висела абстрактная картина в идеально квадратной раме, и машинально, почти не глядя, поправила ее на едва заметный градус, – насколько лучше стал бы мир, если бы все было правильно выровнено?

Ее одежда, как и обстановка квартиры, была воплощением строгости и симметрии – идеально отглаженная блузка с четким воротником, прямые брюки. В ее движениях сквозила точность и сфокусированность, выдавая натуру педантичную, но увлеченную. Достижение идеального баланса приносило ей глубокое удовлетворение, почти экстаз. Любое же отклонение, малейшая асимметрия вызывали у нее внутренний дискомфорт, зудящее желание немедленно все исправить.

Сегодняшний день обещал быть продуктивным. Эскизы для музыканта почти готовы, и Аня чувствовала, что нашла ту самую единственно верную композицию, которая превратит обычную квартиру в гимн гармонии.

Через несколько дней, когда проект для музыканта был успешно сдан, а Аня наслаждалась коротким периодом заслуженного «симметричного» покоя, раздался звонок. Мужской голос, размеренный и лишенный каких-либо интонаций, представился ассистентом некоего Мистера Веридиана и предложил встретиться для обсуждения «весьма необычного и престижного заказа».

Встречу назначили в шикарном, оформленном в строгих черно-белых тонах кафе в центре города. Аня пришла чуть раньше, как всегда, и выбрала столик, с которого открывался наиболее симметричный вид на зал. Мистер Веридиан появился ровно в назначенное время. Высокий, одетый в безупречно скроенный темный костюм, он двигался с какой-то нечеловеческой плавностью. Его лицо, обрамленное идеально подстриженными седеющими волосами, было почти лишено морщин, а глаза, очень светлые, почти прозрачные, смотрели пристально и изучающе.