– Ай, красавица. Иди сюда милая. Вижу красивая, умная, а счастья нет у тебя. Давай погадаю, всю правду расскажу.

– Ясень, внимание, точка воздействия.

За спиной пожилой цыганки, окруженной выводком галдящей и попрошайничающей детворы, моментально нарисовался незримый субъект подозрительной наружности.

– Ясень, тормози время. Да не так … ну мышкой пробуй, если привык по старинке, ох уж мне этот Майкрософт.

– Тяну.

– Мягче тяни, подстраивайся под волну беса, а то он нас сейчас заметит, а потом завалит встречными исками от своего ведомства.

Вера стояла не понимая, что от нее хочет цыганка, пытаясь понять, то ли попрошайничает по-своему обыкновению то ли что-то еще. Голова гудела после долгого и утомительного трудового дня, а тут еще этот дождь.

– Ясень, в поле воздействия входит, милиционер. Так, прикоснись к сознанию, да не к моему, молодо-зелено, к его!

– Это же нарушение свободной воли!

– Кто ж тебе его зомбировать даст? Делай на мысленном уровне посыл, через Ангела Хранителя, он не против.

У перехода подземки стоял с кислой скучающей физиономией гражданин наружности обрюзгшего милицейского типа с толстой кожаной папкой под мышкой. Незримо для смертных над его головой проступил грустный лик Ангела-Хранителя. Чему ж ему радоваться, если за всю свою бессовестно растранжиренную жизнь опекаемый им человек так и не воспользовался своей совестью? Он едва заметно кивнул операторам, бес негодующе зашипел, крепче вжимаясь в тень, а под ноги Вере из перехода с истошным воем кинулся ополоумевший котенок, опрокинув в последнем спасительном прыжке лежащий на хлипком картонном ящике у примостившейся рядом убогой нищенствующей бабушки нехитрый товар.

– Ясень, как бы ты поступил?

– Ну, цыганка, судя по поведению и реакции на нее окружающих, явно недовольных ее присутствием и конкуренцией, не местная, можно регистрацию проверить и срубить бабла по-легкому.

– Стажер Ясень, я понимаю у него совести нет, а у тебя? Ладно, давай.

Ткань реальности дернулась милиционер, позевывая, повернулся и тут, в зону досягаемости его заплывших жиром поросячьих глазок, попалась галдящая цыганка.

– Уважаемая, предъявите-ка документики.

Вера скользнула пустыми глазами по непонятно откуда взявшемуся милиционеру, нагнулась над мокрым и дрожащим у ее ног мокрым котенком и повернулась к причитающей над своим разбросанным товаром старушке.

– Бабушка, извините меня Бога ради.

– Да за что же милая? – дрожащим голосом пролепетала старушка, гладя дрожащей рукой котенка – видать, напугал кто-то. Ишь, намок как.

Вера водрузила картонный ящик на место, подобрала разбросанные пачки сигарет, затертые пакетики жвачки, последней подняла, смахивая жидкую водянистую грязь обветшалую книжонку.

– Вот бабушка – она протянула, стараясь незаметно для окружающих втиснуть пару мятых купюр.

– Спасибо милая, не надо, ей Богу не надо.

– Ну что вы, бабушка, вам вот на хлебушек будет. Берите, ну берите же.

– Храни тебя Бог, милая. Вот возьми от меня – бабушка протянула ей ту самую замызганную книжонку. «Житие Николая угодника», пусть он тебя хранит и мелко-мелко перекрестилась.

Вера взяла книжку, прижала к груди, не жалея дорогой куртки, немытого, трясущегося котенка и вошла вглубь перехода.

Обычная, каждодневная картина, наблюдаемая на каждом шагу. Не так ли? Обычные люди, обычная жизнь – но судьбы у всех разные. Из таких вот нитей и ткется полотно истории, полотно всей цивилизации нашей маленькой голубой планеты.

– Операторская? Да Синицына Вера – выбор сделан. Активизируйте. Уже записали?

– Интересно.

– Что интересно Ясень? Как дальше все у нее сложится?