Я не уставал удивляться, насколько рознился нарисованный мной портрет «самого счастливого человека» с его натурщиком. Вживую открывшегося, как сейчас, его можно было назвать, разве что, самым несчастным.

– Моя мать в больнице, дед сознанием так и не вернулся с войны, а отец – безответственный алкоголик, ударившийся в бега из-за горомных долгов. И ты думаешь, мне есть дело до колледжа?

– Я не знал… – виновато пробурчал я.

– В этом ваша проблема, – продолжал Джим, будучи уже явно не в силах остановиться. – Вы даже не пытаетесь подумать о других людях. О боже, это же Джим! Надо же какой счастливчик, он может не ходить на занятия, не делать уроки. Ему даже не нужно готовиться к тестам, все случиться само собой. Но, постойте… Это не Джим там сидит третью ночь подряд, окруженный сотнями книг, чтобы наверстать упущенное? Да нет, зачем ему. Он же «Самый счастливый человек», везение сделает все за него.

Джим замолчал, и в воздухе вновь надолго повисло неловкое молчание. Я шел на этот чердак, в глубине души надеясь обнаружить здесь истину о фантомном образе, сотканном из поверхностных человеческих суждений.

И пусть она оказалась жутким когнитивным диссонансом, рухнувшим мне на голову, словно рояль, но я ее нашел.

– Почему ты никогда не рассказывал об этом своим друзьям?

– Друзьям, – усмехнулся Джим. – Разве они спрашивали? Нет. Людям нужно, чтобы кто-нибудь слушал их, а не вываливал им на плечи свои проблемы.

– Тогда почему рассказываешь все это сейчас? – не понял я. – Я ведь тоже не спрашивал.

– Потому что это мой последний день в школе.

Джим впервые за все время разговора взглянул на меня. Сказанная фраза прозвучала весьма загадочно и пугающе, но при этом лицо его буквально сияло. Он улыбался.

– Я думаю, ты меня поймешь, – сказал Джим, поднимаясь и указывая мне идти следом. – Что ты чувствуешь, когда, приходя домой, осознаешь, что времени на жизнь у тебя не остается? Час на уборку комнаты, два часа – а то и больше – на выполнение домашнего задания, час на ужин. Это самое основное, если не брать в расчет прочие отвлекающие факторы.

Мы сошли с чердака и стали медленно спускаться по лестнице.

– Что ты чувствуешь, когда уже несколько месяцев не можешь начать читать купленную книгу? Когда осознаешь, что жизнь твоя превращается в календарь с распланированным графиком, в котором нет места для импульсивности, авантюризма и чего-то необычного?

– Злость и усталость, – честно признался я, чувствуя неприятное движение в области груди, точно все мое нутро, привыкшее жить в описанных Джимом условиях, всполошилось от страха перед грядущими изменениями. – Но ведь все это оправдывает цель.

Я вспомнил, как Джим высказался о колледжах и замялся:

– Приходится терпеть это ради лучшего будущего.

– К этому я и вел, – хмыкнул Джим. – Не стану убеждать тебя в том, что путь, который ты избрал, – тропа лицемерного раба одиночки. У каждого должна быть своя голова. Есть большая доля вероятности, что ошибаюсь я. И, тем не менее, я хочу тебе помочь.

Слушая Джима, я даже не заметил, как мы спустились на первый этаж и подошли прямо к стеклянной двери, ведущей в кабинет директора. Мой компаньон зашел в соседний класс и минуту спустя вышел оттуда со стулом в руке.

– Сегодня я ухожу, – произнес Джим даже с какой-то долей торжественности, – и я буду счастлив. Но не слишком.

Он подмигнул и протянул мне стул.

– Я буду по-настоящему счастлив, если, уходя отсюда, помогу стать чуточку счастливее кому-то другому.

– Каким же это образом? – усмехнулся я, с недоумением глядя на отданный мне табурет.

– Бросай его! – улыбнулся Джим, указывая на дверь директора.