Профессор молча разглядывал распечатки, несколько раз хмыкнул себе под нос, потер переносицу. Затем он отложил листы.

– Структура, говорите… Повторяющиеся элементы можно найти и в трещинах на старой стене, Артем Игоревич, если долго всматриваться. Особенно если очень хочется их найти.

Он посмотрел на Величко поверх очков.

– Поймите меня правильно. Может быть, это действительно что-то любопытное. Но без контекста… Что это? Откуда? Какой век? Какая культура? Без ответов на эти вопросы – это просто набор любопытных закорючек. Игрушка для ума, не более. Мы не можем строить науку на артефактах, выловленных из ниоткуда. Это путь к шарлатанству и мистификациям, которым вы, кажется, всегда были не чужды со своими «изолированными языками».

Величко почувствовал укол от последней фразы, но промолчал. Реакция была предсказуемой.

– Но сама уникальность системы, Игорь Матвеевич… Разве она не заслуживает изучения? Даже если контекст утерян?

– Уникальность – это первое прибежище фальсификаторов, дорогой мой, – вздохнул Бельский, доставая свою трубку. – Проще всего выдумать то, чего никто не видел. Не тратьте время попусту. Займитесь лучше своими пафлагонскими диалектами, вот где настоящая, добротная работа, пусть и без громких сенсаций.

Он начал набивать трубку табаком, давая понять, что разговор окончен. Величко собрал свои распечатки. Легкое разочарование смешивалось с каким-то странным облегчением. Он не услышал подтверждения своим страхам, но и не получил поддержки. Бельский остался верен себе. Стена скепсиса была непробиваемой. Значит, придется идти дальше. К кому-то, кто мыслит иначе.

3.

Величко вышел из кабинета Бельского, чувствуя себя так, словно его только что окунули в ледяную воду здравого смысла. Холодный вердикт профессора не убил его решимости, но неприятно обескуражил. Классическая наука, зацикленная на контексте и прецедентах, просто не знала, что делать с такой аномалией, как его глифы. Она предпочитала объявить их несуществующими.

Но он не собирался сдаваться. Если гуманитарный подход, основанный на аналогии и историческом контексте, пасовал, то, возможно, стоило зайти с другой стороны? Со стороны чистой структуры, математики, анализа данных?

Он направился в другой конец коридора, туда, где располагалась вотчина Лены Воронцовой. Лена была полной противоположностью Бельскому – молодой системный аналитик, почти аспирантка, увлеченная алгоритмами, нейросетями и обработкой больших данных. Она помогала многим «традиционным» ученым института с их базами, статистикой и визуализацией, часто спасая их от цифровой безграмотности. Ее рабочее место напоминало скорее кокпит звездолета, чем кабинет ученого: несколько мониторов с бегущими строками кода, пучки проводов, разобранная клавиатура, белая доска, испещренная сложными формулами и блок-схемами. Пахло не табаком, а озоном от работающей техники и едва уловимым ароматом кофе из термокружки.

Лена сидела, погруженная в один из своих мониторов, быстро перебирая пальцами по клавиатуре. Наушники закрывали уши, отсекая ее от внешнего мира. Величко кашлянул, чтобы привлечь ее внимание.

Лена вздрогнула, сняла наушники.

– А, Артем Игоревич? Привет. Что-то случилось? База по шумерским глаголам опять слетела?

На ее лице мелькнуло сочувствие – видимо, проблемы с базами у гуманитариев были делом привычным.

– Нет, Лена, с базой все в порядке, – улыбнулся Величко чуть криво. – У меня другое. Дело… специфическое. Можно тебя отвлечь на минутку?

– Давай, – она развернулась к нему на своем крутящемся кресле. – Только если это не очередная «гениальная» идея Лазарева по внедрению блокчейна в учет библиотечных карточек.