Разнесут костоньки на четыре волны!
Ну, давай, подплывай, хайло разевай,
Хайло пузырявое, гнилой роток
Лови в роток сталь-востёр крючок.
Крючок глотай, да не спрашивай,
На какого уловлю тебя, душа, червя,
На того ли на сладкого опарыша,
На Моё ли сырое кровь-серденько».
Сергей Круглов. «Душе, душе моя…» / «Потопные песни»123.

Производящие существительные в конструкциях типа черным-черно

Еще одно из проявлений синкретизма частей речи – конструкции, образованные по моделям черным-черно, давным-давно, первыми, а иногда и вторыми компонентами которых являются существительные, а не прилагательные. На такие конструкции в современной поэзии обратили внимание Н. Г. Бабенко и Н. А. Фатеева. Н. Г. Бабенко анализирует сочетание тюрьмым-тюрьма в строке Андрея Вознесенского, подчеркивая его уникальность и показывая признаковую семантику формы существительного:

окказионализмы третьей степени – это сугубо окказиональные, полностью нестандартные образования, семантическая интерпретация которых достаточно трудна, а отступление от деривационной нормы существенно. Такие образования часто не имеют аналогов даже среди окказионализмов. Например, окказионализм А. Вознесенского тюрьмым-тюрьма в строке «в душе – тюрьмым-тюрьма» деривационно не соответствует отчасти структурно подобным «темным-темно», «белым-бело» и др., так как мотивирован не прилагательным, а существительным, которое от лексем-образцов наследует аффикс -ым, чуждый существительному. Только исследование семантики существительного «тюрьма», круга устойчивых ассоциаций, рождаемых этим словом, при учете «накала» состояния, подчеркиваемого повтором мотивирующей основы, и семантики лексем-образцов типа «темным-темно», «черным-черно» позволяет прийти к истолкованию названного окказионализмом состояния души как «тягостного, мрачного, безнадежного одиночества», как «мучительного чувства внутренней несвободы» (Бабенко 1997: 14).

Н. А. Фатеева указала на сочетание ветрым-ветро в стихах Нади Делаланд, сопровождая пример комментарием со ссылкой на Н. Г. Бабенко: «Подобное образование находим только у А. Вознесенского: в душе – тюрьмым-тюрьма» (Фатеева 2017-б: 154)124.

Представлению об уникальности таких конструкций противоречат многие другие примеры из современной поэзии:

Всегда со мной беда всегда,
Куда бы я ни шел: туда
она войным-война:
сверну налево, а беда
за мной. Тогда кругом бегом
направо. А беда – «куда?»
Бедой ведóм, бегу.
Ян Сатуновский. «Всегда со мной беда всегда…»125 ;
весным весна
   сказано было
   Сатуновским
полным полно весны
и какие были
смыслы Москвы
все
всплыли
Всеволод Некрасов. «Может мертвый оживать…»126 ;
Душа моя живет,
Опущенная в пятку,
но разбивает лед
зеленоватый – всмятку,
когда белым-бела,
зимым-зима погода
и снежная юла
кружится без завода.
Виталий Кальпиди. «Рождественские вирши для А. М.»127 ;
Неделя, как настали холода.
И полторы – до той поры, когда
забулькает по трубам отопленье.
Покуда согреваюсь изнутри
да вспоминаю, как огонь горит
и как трещат горящие поленья.
Мне было жаль их жечь. Бревным-бревно,
его бы в печку, да живее. Но
не забывая опыт папы Карло,
я их на нож испытывал – и лишь
тогда они гурьбою в топку шли.
Зато потом – изрядно припекало!
Валентин Бобрецов. «Баллада о беспечной жизни»128 ;
Любо, братцы, борода, позавидуешь змее, подойди ко мне сюда,
                  голубое острие,
покажи мне месяц мой, месяц нет и месяц да, где по солнечной
                  прямой бьет кудрявая вода,
где гуляет, многолик, на лицо балдым балда, и толпа его калик
                  собирает пот со лба.
Давид Паташинский. «страшный месяц ой»