Борис Парамонов поет такие песни, которые не пели даже в Республике ШКИД:

– Положите кошку в рот – вот и будет бутерброд.

Интегральное вскрытие всех пластов советской жизни! – говорится сейчас, но в том-то и дело, что нет, не видит человек этого интеграла – соединения частей, чему, собственно и ужаснулся сначала Король Лир:

– Не ВЕСЬ мир перед ним, – тогда, какой еще мир имеет в виду его любимая Корделия, что он, но:

– Не видим.

Здесь отменен Ле, как Посылка Гегеля. Или, как сказал Бенедикт Спиноза:

– Человек придумал бога, – в посылке: человека создал бог.

Вот сейчас Борис Парамонов вместе с Солженицыным утверждают:

– Почему не сказать это прямо на партсобрании колхозной ячейки?

Ибо:

– Если есть – пусть покажется, – а нет:

– Расстрелять.

Кино и немсы, но именно это и происходит.

Солженицын потому и пригодился, что оказался полным экземпляром коллекции Ле, – где:

– Ну, всё есть, вплоть до больше и большего приближения к устройству электрона, – нет только Канта и Гегеля, вообразившими себя подстилками такого махрового капитализма, что без – вот как раз этот пример:

– Человек Сам и вдруг ни с того, ни сего, – а не может придумать себе даже, – мама мия:

– Бога.

И так и заверили всех добродушно:

– Ми будэм.

Вот такое разгильдяйство Б. П. оказывается, действительно, возможно, и выходит именно потому, что хочется во всем разобраться самому, а ужас – так сказать – принесенный с собой кем-то в 17-м году оказался так силен, что верить СЕБЕ – а простите больше:

– Не мохгу!

Поэтому:

– Хочу во всем разобраться.

Разобраться именно: В Одну Строку. Без – почти уже для меня – по крайней мере из-за Солженицына:

– Финтифлюшек театра и не только оперы и балета, но вообще, да, но надо, как и было пропето дедушкой Ефремова:

– Правильно-о.

И вот он вопрос Гамлета по-советски:

– Как поставить спектакль правильно, без финтифлюшек?

Напиться и потом выспаться, но так до конца и не очухаться – мало!

Чё делать? Вот решил написать Архипелаг Гулаг, как опыт их – точнее, без них, финтифлюшек, исследования.

И надо сказать, получилось, так как и сказано:

– Терпение и труд всё перетрут.

Но загрустил – не помню уж, во каких строках этого письма – Александр Исаевич:

– Чё-то, – грит, – этот коммунизм и я никак не могу толком ни выпить, ни закусить, не говоря уже о махорке – хоть бычки таперь выкидывай целиком и полностью.

Но, разумеется, не сдался. И это видно, что заслонка Эта для некоторых, которых – как не меня – назначают автоматически администраторами московских общежитий, а я должен быть только комендантом, охраняющим недвижимость:

– Стоит почему-то намертво.

Солженицын объявил сам себе поход за истиной, несмотря на то, что она оказалась:

– Рядом, – тем не менее, – не так близко, чтобы ее мог разглядеть каждый.

Или, как сказал Лев Ландау:

– Плоскость симметрии, с которой надо вести диалог – проходит по самому Хомо Сапиенсу.

Смысл только один – Солженицын оказался не один.

И второе, не стал рассматривать самого себя, как объект исследований, а попер против мирового Разума, Чацкого Грибоедова.

Сейчас его продолжатели в ту же строку ставят Дартаньяна, Хемингуэя, Сэлинджера, – на том основании, что они ничего хорошего не сделали для простого народа, – и вопрос:

– А именно?

– Полиграф Полиграфыч.

– Да, пошел ты знаешь, куда, таких имен не бывает.

Да, но вот, оказывается:

– ЕСТЬ.

Зря не сравнивают Сол-на с Тихим Доном Шолохова, который только приукрашен учителями литературы – пусть суть-сють и советскими писателями – разница небольшая, – а:

– Закругляш, – как был дан и самому Нику Сэру – такой же:

– Только, чтобы, сука, бык-офф отдал добровольно, – ибо: