– Верно. – Глюк кинул мне балахон. – Музыка – все что у него осталось от тех времен. И теперь, он стремится заполнить ею все свое существование. Больше у него ничего нет. Прямо как ты со своими картинами.

– Но ведь он мог бы попробовать ещё раз! – воскликнул я, поймав балахон и нервно начал перебирать его в руках. – Он мог бы просто играть на гитаре, сочинять музыку, возможно, даже петь песни! Он мог бы получить все, о чем мечтал, если бы не…

Я осекся, поняв, к чему ведет Глюк.

– Если бы не что? – хитро улыбнулся Глюк.

– …если бы не замкнулся в своем мире, – тихо произнес я.

– Верно, но не совсем, – сказал Глюк, выуживая из недр шкафа потертые джинсы и передавая их мне. – Он не просто замкнулся, он опустил руки, смирился. Он добровольно отпустил все свои возможности, предпочёл остаться по другую сторону сцены, считая, что у него ничего не получится.

Я не нашелся что ответить.

– Так что? – спросил Глюк, облокотившись о дверной косяк. – Так и продолжишь оставаться в своем мире, или же откроешь для себя новый?

– Это совсем другое, – я помотал головой, борясь с нарастающим страхом. – Ты не понимаешь…

– Повторю еще раз – единственный, кто тут что-то не понимает, это ты сам. Я только что буквально по пальцам тебе все разложил, а ты все еще упрямишься. – нахмурился Глюк, нетерпеливо постукивая себя пальцами по ноге.

– Я не могу, – дрожащим голосом произнес я. – Как только я выхожу из дома, меня начинает трясти от страха. В тот раз, когда я спускался за картиной, я чуть не потерял сознание, меня потом еще неделю трясло.

– Да, я знаю, – сочувственно произнес Глюк. – И всю ту неделю ты не рисовал и даже не пил кофе, только лежал на кровати, закрывшись на все замки.

– И зная это, ты все равно хочешь, чтобы я вышел? – на меня начала накатывать истерика.

– Я знаю, что твой страх тянется из прошлого. Но ты – не тот потерявшийся ребенок, что звал маму на улице, – успокаивающе сказал он.

Я вздрогнул, словно меня облили ледяной водой. Мрачные, холодные воспоминания затянули меня в бесконечный водоворот, заставляя снова вспомнить то, от чего я бежал последние годы своей жизни. Слезы, крики, дикий, животный страх, кругом незнакомые лица. И я в центре этого нескончаемого, как мне тогда казалось, кошмара. Я действительно потерялся. Мне было тогда не больше пяти лет. Мама сказала, что отойдет всего на минуту. Я терпеливо ждал. Прошла минута, затем другая, затем еще одна. Мне стало очень страшно, и я пошел в ту сторону, куда ушла мама.

Меня нашли спустя шесть часов. Я помню, как рыдая, мама бесконечно извинялась, что оставила меня одного. Но я ее не слушал. Мне было настолько страшно, что я не понимал, кто передо мной и чего от меня хотят. С тех пор, любой выход на улицу сопровождался сильнейшими паническими атаками. Причем с каждым разом они приобретали все более отвратительный характер. Доходило до полнейшей неспособности говорить, двигаться, а иногда даже и дышать. Я уж молчу про мерзкое ощущение холодного, липкого страха, который проникал в самую душу.

– Послушай меня, – терпеливо продолжал он. – Ты не он, понимаешь? Всё было…

– Я не пойду, – прохрипел я, силой заставляя себя вернуться из этих отвратительных воспоминаний. – Я не смогу, Глюк. Не смогу и не буду.

Глюк разочарованно покачал головой и сняв шляпу, взъерошил свои (свои ли?) волосы.

– Хорошо, – сказал он, медленно подходя ко мне, – Тогда давай попробуем по-другому.

Он приблизился ко мне настолько близко, что мне пришлось немного отступить. Остановившись, он вытянул руку и ткнул пальцем мне в грудь, прямо напротив сердца: