Граф Лев Толстой. Как шутил, кого любил, чем восхищался и что осуждал Дарья Еремеева

Издательство благодарит Государственный музей Л. Н. Толстого за предоставленные из архива фотографии и фотокопии рукописей писателя.

В оформлении книги использованы изображения личных вещей писателя и его семьи из коллекции Государственного музея Л. Н. Толстого.

Предисловие

Это был первый день моей работы в музее Л. Н. Толстого, а точнее – декабрьское утро 2009 года. Я вошла в усыпанный снегом дворик особняка на Пречистенке и повернула было во флигель, как вдруг меня окликнула женщина в длинной юбке и с мешочком в руках. Быстрым шагом она направилась ко мне и, глядя прямо в глаза, спросила: «Вам Толстой не нужен?» Вопрос звучал забавно для того, кто только что пришел работать в музей Толстого. Женщина между тем вынула из мешочка небольшой бюстик Льва Николаевича: «Ручная работа, авторская, я художник. Один остался! Берите, я тут редко бываю…» Я взяла его в руки – оказался увесистым. Женщина торопливо смахивала снежинки с бюстика, не отводя от него глаз. Она любовалась своей работой, а я представляла себе картину: в музей входит новая сотрудница с бюстиком Толстого в руках, ставит его перед собой и со словами «а вот и мы» погружается в работу.

С тех пор прошло несколько лет, и я все же решилась произнести это «а вот и мы» и, подобно той художнице, предъявить миру своего собственного Льва Толстого, слепленного из всего, что узнала о нем: из документов, мемуаров, бесконечных споров и разговоров с коллегами и собственных размышлений об этом странном и великом человеке. Но зачем нужна еще одна книга о писателе, о котором их написано сотни? Однажды я натолкнулась на поразившую меня фразу критика и философа П. П. Перцова: «У Толстого ни в чем нет улыбки – ни в жизни, ни в творчестве. Мир его – весь бессолнечный. Ср. с Пушкиным, который всегда озарен солнцем и всегда улыбается». Моя книга – это попытка возразить Перцову и тем, кто создал себе устойчивый, статичный образ хмурого бородатого и «бессолнечного» старика-моралиста. Я начала эту работу как статью о юморе и иронии Толстого, но скоро поняла, что они неотделимы от мироощущения и моральной проповеди Толстого, который редко шутил «просто так», а уж иронизировал – тем более. То, что порой длинно и дотошно растолковывал в статьях и трактатах Толстой-философ, Толстой-художник иной раз объяснял одним ироническим замечанием в романе. А какой-нибудь неожиданный поступок Толстого подчас больше говорит о его личности, чем целая статья с разбором его учения.

За годы работы в музее я встречалась с самыми различными мнениями о Толстом и поняла, что в целом они делятся на несколько устойчивых категорий (уподоблюсь Льву Николаевичу, любившему делить все и вся на типы и категории). Одним хочется, чтобы гений был прозрачен как стекло, безупречен и определен, что он должен быть сверхчеловеком – иначе как же ему доверять? Эти люди творят из писателя кумира, пророка, считают его своей путеводной звездой, а весь остальной мир – враждебным возвещаемой им «Истине». Есть другой тип интересующихся – они желают обнаружить в великом человеке как можно больше недостатков и слабостей и известным «он мал и мерзок, как мы» потешить свое самолюбие. Им кажется, что если Толстой не ел в старости мяса, но при этом носил шубу из енота и шил сапоги из кожи; если он не хотел жить в роскоши, а ушел из дома только под старость лет (ведь мог бы и раньше!); если он принялся критиковать супружество, а сам в 60 лет родил сына, – то вся его жизнь исполнена противоречий и лицемерия («тоже мне борец с лицемерием!»), и считают своим долгом уличать его на каждом шагу. Можно понять и православных верующих, обиженных на антицерковную проповедь позднего Толстого, равно как и государственников, считающих, что он расшатывал и без того непрочное устройство России конца XIX века и хотя никогда не призывал к насилию и революции, но сочувствовал сектантам, анархистам, призывал не жить по правилам государства, а пассивно противостоять ему. Есть среди читателей Толстого эстеты, любящие его лишь как художника и считающие позднейшие толстовские идеи чуть ли не курьезом; есть и те, кто – ровно наоборот – интересуется Толстым как мыслителем и искателем правды, бесконечно цитируют его поздние записи в дневниках, а художественные тексты его помнят смутно. Все эти точки зрения были и будут, а между тем Толстой остается загадкой. Почему отпал от церкви человек, который о Боге думал и писал постоянно, с первых же страниц юношеского дневника? Почему в конце жизни начал отрицать чистое искусство тот, кто в молодости вместе с кружком журнала «Современник» мечтал изменить мир поэзией и красотой?

Почему бывший артиллерист, написавший великую книгу «Война и мир», стал призывать к отказу от службы в армии? По каким причинам когда-то заядлый охотник стал вегетарианцем? Почему человек, годами приумножавший свое состояние, скупавший земли, торговавшийся с издателями о гонорарах, стал отрицать собственность, отказался от авторских прав на свои произведения? На все эти вопросы ответить подробно в такой небольшой книге невозможно, но и обойти их не удастся. Путей изучения классика, жизнь которого подробно задокументирована, много: есть путь философа, биографа, филолога, психолога, есть скользкий путь разоблачителя. Я же попытаюсь немного приблизиться к сокровенному Толстому через внешнего Толстого – который смеется, дурачится, высмеивает, совершает нелепые поступки, говорит странные вещи, противоречит самому себе, едко иронизирует над людскими пороками.

Смею надеяться, что книга также даст ответы на некоторые вопросы, часто задаваемые посетителями музея экскурсоводам, а именно: какой он был семьянин? как он воспитывал своих детей? правда ли, что он был очень сильный физически? любил ли он животных? почему он перестал ходить в церковь, начал критиковать искусство и прогресс? И наконец: было ли у него чувство юмора?

Хочу выразить благодарность моим коллегам из Государственного музея Л. Н. Толстого – всей нашей профессиональной семье, без которой я бы никогда не решилась на это рискованное и ответственное дело – писать о Льве Толстом. Спасибо генеральному директору нашего музея С. А. Архангелову и ведущему научному сотруднику музея Н. А. Калининой за моральную поддержку. Отдельно хочу поблагодарить заместителя директора по науке Л. В. Гладкову и заведующего экскурсионно-методической службой Ю. В. Прокопчука, которые взяли на себя труд прочесть рукопись этой книги и высказали свои замечания. Спасибо другу музея Кириллу Гнатюку, который, работая над другой толстоведческой темой, нашел для меня несколько интересных цитат. Отдельное спасибо заместителю директора по учету и хранению Н. М. Петровой и заведующей сектором электронного учета фондов С. Ю. Тарасовой за предоставленные изображения из фонда музея.

Особые замечания

Все цитаты произведений и ранних редакций произведений, дневников, писем, записных книжек Льва Толстого даются по полному «Юбилейному» собранию сочинений в 90 томах с обязательным упоминанием названия произведения в тексте.

Все мемуары, письма, статьи и другие источники даются с обязательным упоминанием источника и его автора.

В конце книги дается полная библиография всех процитированных источников.

Л. Н. Толстой на коньках в саду московского дома.

1898 г. Хамовники. Фотография С. А. Толстой.

Рядом с Толстым дети артельщика М. Н. Румянцева – Илья и Николай

В прошлой жизни вы, вероятно, были лошадью

Она была одно из тех животных, которые, кажется, не говорят только потому, что механическое устройство их рта не позволяет им этого.
Л. Толстой. Анна Каренина

Литературные опыты ребенка Лёвочки начинались с описания птиц в рукописном журнале «Детские забавы» – братья Толстые придумали его и составляли сами. «Сокол есть очень полезная птица она ловит газелей. Газель есть животное, которое бегает очень скоро, что собаки не могут его поймать, то сокол спускается и убивает». Пресловутые «описания живой природы», которые нашим детям кажутся скучной повинностью в школе, для современников Лёвочки были любимым развлечением и обучением: мальчики Толстые снабжали свои тексты рисунками и выпускали в виде рукописных журналов тиражом в один экземпляр. Уже в детстве Толстой отличался способностью пристально вглядываться в мир и запоминать все его «мелочи». Он наблюдал муравьев и бабочек, об одной из которых написал, что «солнышко ее пригрело, или она брала сок из этой травки, только видно было, что ей очень хорошо»; любил смотреть, как «молодые борзые разрезвились по нескошенному лугу, на котором высокая трава подстегивала их и щекотала под брюхом, летали кругом с загнутыми на бок хвостами». Всю свою жизнь Толстой обожал лошадей, любил даже их запах: «Лошадей привязывают. Они топчут траву и пахнут потом так, как никогда уже после не пахли лошади».

Обложка рукописного журнала братьев

Толстых «Детские забавы». 1835

У молодого Толстого был «проект заселения России лесами», о чем писал П. В. Анненков Тургеневу и получил от него такой ответ: «Удивили вы меня известием о лесных затеях Толстого! Вот человек! С отличными ногами непременно хочет ходить на голове. Он недавно писал Боткину письмо, в котором говорит: “Я очень рад, что не послушался Тургенева, не сделался только литератором”. В ответ на это я у него спрашивал – что же он такое: офицер, помещик и т. д. Оказывается, что он лесовод. Боюсь я только, как бы он этими прыжками не вывихнул хребта своему таланту». Толстой тогда и впрямь вернулся в литературу, но от «экологических» идей не отказался, и позже они стали важной частью его учения. Кстати, идея посадки лесов не оставляла литераторов и позднее, когда лес вырубался уже катастрофическими темпами. Продолжение этой темы мы наблюдаем, например, и у Чехова в «Дяде Ване», где доктор Астров «воплощал» идею молодого Толстого – сажал леса.

Вперед