И Жильбер в ярости стиснул кулаки при мысли о том, что Андреа идет к Бальзамо.

У двери чужестранца девушка остановилась.

По лбу Жильбера струился холодный пот; он цеплялся за перила лестницы, чтобы не упасть, но продолжал красться вслед Андреа. Все, что он видел, все, что, как ему казалось, угадывал, представлялось ему чудовищным.

Дверь Бальзамо была приотворена; Андреа толкнула ее, не постучавшись. Свет, вырывавшийся из щели, осветил ее такие благородные, такие невинные черты и заплясал золотыми отблесками в широко раскрытых глазах девушки.

Посреди комнаты Жильберу удалось разглядеть незнакомца: он стоял, пристально глядя перед собой, нахмурив лоб и властно простирая вперед руку.

Потом дверь затворилась.

Жильбер чувствовал упадок сил. Пальцы, цеплявшиеся за перила, разжались, другую руку он поднес к пылающему лбу; подобно колесу, соскочившему с оси, он описал круг и без чувств упал на холодный камень первой ступеньки, по-прежнему устремляя взгляд на проклятую дверь, поглотившую все его минувшие мечты, всё нынешнее счастье, все надежды на будущее.

Бальзамо встал навстречу девушке, которая вошла к нему в комнату, двигаясь точно по прямой линии и ступая твердо, словно статуя Командора. Такое появление могло удивить кого угодно, но только не Бальзамо.

– Я приказал вам спать, – проговорил он. – Вы спите?

Андреа вздохнула, но ничего не ответила. Тогда Бальзамо подошел к девушке и послал в ее сторону более мощный поток флюидов.

– Я хочу, чтобы вы говорили, – приказал он.

Девушка задрожала.

– Вы слышали, что я вам сказал? – спросил чужестранец.

Андреа кивнула.

– Почему же вы тогда не отвечаете?

Андреа поднесла руку к горлу, словно желая показать, что не может вымолвить ни слова.

– Ладно, садитесь сюда, – приказал Бальзамо.

Он взял Андреа за руку, которую Жильбер недавно поцеловал без ведома девушки, и это прикосновение заставило его вздрогнуть точно так же, как он вздрогнул – чему мы были свидетелями, – когда на него низошли его собственные флюиды. Девушка, направляемая Бальзамо, попятилась и села в кресло.

– Теперь вы видите? – спросил он.

Глаза Андреа расширились, словно ей захотелось вобрать в них весь свет двух горевших в комнате свечей.

– Я не приказывал вам смотреть глазами, – продолжал Бальзамо, – смотрите грудью.

Выхватив из-под камзола стальной прут, он приставил его к вздымающейся груди девушки. Та подскочила, как будто огненная стрела пронзила ее до самого сердца, и глаза ее тут же закрылись.

– Прекрасно. Вы начинаете видеть? – спросил Бальзамо.

Девушка кивнула.

– Теперь вы будете говорить, не так ли?

– Да, – ответила Андреа и поднесла руку ко лбу, словно у нее невыносимо болела голова.

– Что с вами? – спросил Бальзамо.

– Мне больно!

– Почему вам больно?

– Потому что вы заставляете меня видеть и говорить.

Бальзамо провел несколько раз руками перед лбом Андреа; казалось, он рассеивал флюиды, под воздействием которых она готова была взорваться.

– Как теперь? Еще больно? – спросил он.

– Уже меньше, – ответила девушка.

– Хорошо, тогда посмотрите, где вы находитесь.

Глаза Андреа оставались закрытыми, однако лицо ее потемнело и выразило живое удивление.

– В красной комнате, – прошептала она.

– С кем?

– С вами, – вздрогнув, отвечала она.

– Что случилось?

– Мне страшно! И стыдно!

– Отчего же? Разве мы не связаны с вами симпатически?

– Это так.

– Разве вы не знаете, что я позвал вас сюда с самыми чистыми намерениями?

– Знаю.

Лицо девушки посветлело, но потом по нему опять пробежало облачко.

– Вы не сказали мне всего, – продолжал Бальзамо. – Вы простили меня не полностью.

– Я вижу, что если вы не желаете зла мне, то, возможно, желаете его другим.