Почему же в те дни, когда Юра показывал Вере с Сашей «самое лучшее в лучшем штате», Веру не покидало чувство, что он не столько им, сколько самому себе показывает свою жизнь? Возможно, потому, что он не мог пользоваться этими благами ежедневно, что роскошную калифорнийскую природу он созерцал преимущественно через лобовое стекло своего автомобиля по пути на работу, что оба дома его были куплены в кредит, который ещё много лет предстояло выплачивать, что случались дни, когда его в буквальном смысле выносили из операционной в одиннадцать ночи и Таня вынуждена была приезжать за ним в госпиталь, так как он не мог управлять машиной от головокружения и парализующей усталости.

Вне всяких сомнений, Юру одолевало желание показать вершины, которых он достиг благодаря своему упорству и труду, желание продемонстрировать, что он может в любой момент протянуть руку и прикоснуться к этим благам; хотелось рассказать, что эта страна с её почти «безграничными возможностями» стала его страной, что он достоин её, а она по достоинству оценила его. И сам факт жизни в этой стране уже является достаточным основанием для того, чтобы и дальше продолжать свой изнуряющий, нескончаемый, кабальный труд. Демонстрируя свою жизнь друзьям с бывшей Родины, Юра словно и себе хотел показать всё это.

Но не сразу Вера поняла во всей полноте, как следует трактовать Юрины старания при организации «лучшего в их жизни отпуска»; не разобралась она и с двойственностью своих собственных впечатлений от калифорнийских каникул. Всё это обрело некую форму только через два года, в Петербурге. Тогда же стало ей ясно, почему, несмотря на победоносное шествие по своему жизненному пути, на шестнадцатом году жизни в Америке появились у Юры совершенно новые мысли о том, как этот жизненный путь всё же следует изменить.

Ответ был прост и напоминал приговор: Юра увидел «потолок». Мечты, лелеемые в «той», прошлой жизни, в «этой» постепенно исполнились, и с каждым новым достижением всё сложнее и сложнее было находить новую цель.

Он знал, причём лучше многих, как следует оперировать пациентов, чтобы в разы снизить частоту осложнений и рецидивов, и теперь ему хотелось поведать людям о своих изобретениях. Но его многочисленные попытки «продать» идею производителям медицинской продукции не находили у крупных компаний желаемого отклика (им необходимо было сначала окупить затраты на те проекты, которые опередили Юрины если не по качеству, то по времени выхода на рынок), а у небольших компаний с маленьким бюджетом, но подвижным менеджментом провоцировали страстное желание «украсть» идею. Юра бился в закрытую дверь и описал несколько замкнутых кругов в своих поисках.

Кроме того, он знал, когда и при каких условиях он выплатит все кредиты. Несложный подсчёт порождал леденящую мысль, что до этих счастливых дней можно и не дожить. Да что там говорить! Даже неделя отпуска приводила к простою клиники, что сразу же снижало депозит на его кредитном счёте, баланс уходил в минус различной глубины, и требовалось потом недели две-три, чтобы снова вернуться к нулю. А ведь от него зависело благополучие не только членов семьи, но и пяти сотрудников, к тому времени работавших в клинике.

Юра явственно ощущал, что необходим переход на иной уровень как мышления, так и организации дела:

– Я люблю оперировать, и это моё призвание, но я хочу это делать не за деньги страховых компаний, а за «просто так», причём в тех частях земного шара, где моя помощь была бы особенно нужна. Я не хочу зависеть от страховых выплат, не хочу чувствовать себя ремесленником. И не хочу зарабатывать драгоценными часами, отнятыми от своей не такой уж и длинной жизни. Тем более, освободившись от механической работы, я смогу принести гораздо больше пользы людям. Медицинская деятельность должна быть свободной и приносить чистое удовлетворение, как удовлетворение от искусства.