Наверное, сердцевина чувства дружбы – это любовь, если не бояться обращения к такому пронзительному слову. Надо лишь его уточнить. Любовь дружеская отличается от любви мужчины к женщине и женщины к мужчине отсутствием того особого напряжения, которое существует между полюсами пола. Дружеская любовь отличается от любви милосердия своей определённостью, направленностью именно на этого человека. Чувство дружбы в его наиболее светлых проявлениях – это и есть любовь к ближнему, к тому самому конкретному живому человеку, который рядом с тобой.

Не всегда, конечно, чувство дружбы становится такой любовью. Для нас важно, что оно может ею стать. Что-то приходит к нам само, чем-то мы можем помочь или помешать развитию чувства. И особую роль в этом играют два наших душевных качества: общая расположенность к дружбе (дружелюбие) и глубинная способность к дружеской любви.

Дружелюбие создаёт множество возможностей. Оно заметнее как человеческое свойство. Оно облегчает возникновение дружеского чувства, но не определяет его судьбу. Некоторые люди способны устанавливать симпатическую связь с первого знакомства, но не умеют ни с кем выйти за пределы тёплой приятельской расположенности.

Глубинную способность к дружеской любви обнаружить в себе труднее, но вряд ли она может вовсе отсутствовать в человеческой душе. Разведка и добыча этого драгоценного энергоносителя – важная задача внутреннего ориентирования.

Комната, куда я вошёл, была заставлена шкафами и столами, но в ней не было ни дивана, ни кровати. Посреди комнаты лежало расшитое покрывало, а на нём страдало существо. Что за существо, откуда оно взялось – это мне было неизвестно. То ли с летающей тарелки, то ли из другого измерения. Существо было тонким и полупрозрачным. Оно мерцало перламутровым светом, и ему было плохо. Заметив меня, существо замерцало немного ярче, но чувствовалось, что из него уходят последние силы.

Помочь мерцающему существу никто, кроме меня, не мог: мы были одни в комнате, в доме, а может быть и в городе. Я рылся в шкафах, находил еду и лекарства, пытался укутать существо одеялами, чтобы его согреть, но всё это было не то. По мерцанию я понимал: не то, – но не мог понять, что же нужно. В доме стояла тишина, улица была пустынна, на чью-то ещё помощь рассчитывать было невозможно. Я притащил таз с водой для увлажнения воздуха, ставил пластинку с музыкой, включал вентилятор, калорифер, ионизатор, задергивал шторы, но всё это было не нужно.

Перепробовав всё, что мог придумать, я сел рядом. Может, его погладить? Я протянул руку, но почувствовал острые покалывания электрических разрядов. Это не была оборона: существо глядело на меня с надеждой и мольбой. А я ничем помочь не мог.

Мной овладело отчаяние.

Я склонился к мерцающему существу – и вдруг заметил, что словно отражаюсь в нем, в его груди: там виднелась моя крошечная фигурка, оцепеневшая в отчаянии. Но вот эта фигурка шевельнулась, встала, взглянула на меня, сидевшего неподвижно, и поманила меня к себе…

И я понял. Это существо просто ждёт меня, моего внутреннего внимания, моей любви – а я пытаюсь отделаться от него какими-то предметами. «Вот я здесь, с тобой», – подумал я, и тёплая волна нахлынула на меня. Существу становилось всё лучше и лучше, а мне – радостнее и светлее. Я заметил, что тело моё стало прозрачнее, и в груди виднелась крошечная фигурка мерцающего существа.

Мы поели, весело перекидываясь мыслями, и выбежали из дома на улицу, которая неожиданно оказалась оживлённой и многолюдной.

Во всём разнообразии дружеских чувств можно выделить две основные тональности, две возможных направленности чувства дружбы: к себе и от себя. Что лежит в основе моего чувства дружбы к этому человеку – потребность в собственном душевном удовлетворении или внимание к другу, к другому человеку?