«Как ни глубока вера, она никогда не бывает полной. Её необходимо беспрестанно поддерживать или, во всяком случае, не давать ей разрушаться».
Сартр
«Логический разум человека дополняет нашу веру, придаёт ей более определённые черты, устанавливает её ценность среди других переживаний, наделяет веру словами и формой, облегчающей её понимание. Но он не создаёт её, не может спасти от умирания».
Джеймс
Насилие сообщества многих чувств над каким-нибудь отдельным чувством, именуемое волей, не всегда достойно восхваления. Это лишь суррогат более целостного и гармоничного состояния, когда чувство, противоречащее общей внутренней ориентации, всё же включается в круг душевного единства, когда и этим неуживчивым чувством человек ощущает смысл каждого своего поступка.
Воля человека не является в нём чем-то особым, самостоятельным. Это такое же следствие соотношения между его чувствами, как течение реки – следствие рельефа местности.
Рельеф чувств определяет течение воли, хотя не обязательно обеспечивает её цельность, полноту и определённое направление. Поток воли может и закрутиться водоворотом, и расщепиться на множество ручейков, и застояться тусклым болотом. Наконец, он может просто оскудеть, пересохнуть. Благо тому, кто знает свои источники и не даёт им иссякнуть.
Для устремлений отдельных чувств замечательно подходит слово «наклонности». Оно создаёт точный образ покатости, способствующей движению воли в определённую сторону, но не диктующей однозначного поведения, потому что не обязательно катиться под гору – можно удержаться, можно даже карабкаться вверх, только это требует усиленного противодействия остального сознания.
«Воля – это стремление к счастью.
Я хочу – значит: я хочу быть счастливым. Подавление человеческого стремления к счастью – значит подавление и воли человека».
Фейербах
Социальные инстинкты, побуждающие человека к внеэгоистическому поведению – альтруизм, патриотизм и пр., – это такие же чувства, как и те, что направлены на достижение чисто индивидуальных целей. Они равноправные граждане государства чувств, так что эгоистичность является отнюдь не обязательным оттенком представления человека о своём счастье.
По-видимому, хотя бы зародыши социальных чувств существуют в сознании каждого человека. Их кажущееся отсутствие или недостаточность свидетельствуют только о неумении или нежелании разглядеть в себе эти чувства, оценить их по достоинству.
Наше поведение иногда не столько выражает чувства – то есть намеренно или невольно обнаруживает их перед окружающими, – сколько примеряет собственные переживания перед зеркалоподобным людским восприятием. Мы копаемся в своём сознании, как в гардеробе, вытаскивая на свет божий то одно, то другое внешнее состояние, скроенное каким-нибудь чувством, – может, не очень значительным, но достаточно искусным, чтобы вызвать человеческое одобрение. Тщеславие опасно тем, что придаёт излишнее значение этим нарядам и готово предоставить удачливому чувству-портному власть, не соответствующую его способностям к управлению.
Прирождённым правителем государства чувств является чувство призвания. От страстей-самозванцев, часто стремящихся подделаться под него, это чувство отличается спокойной уверенностью в своих правах, в своей власти: может быть и не всеохватной, но неуклонно возрастающей власти над сознанием.
«Страсти жестоко снисходительны к самим себе» (Гельвеций). Эта снисходительность неизбежна и не заслуживает упрёка в пределах каждого отдельного чувства. Но с точки зрения сосуществования с остальными чувствами такой эгоизм может стать действительно жестоким, причиняя вред и другим «страстям», и всему сознанию в целом, и в конечном итоге – самому