– Там, куда мы поедем, Степан Дорофеевич хочет снять всего лишь два эпизода, один из них – это попытка немцев переправиться через Березину, а второй – его прибытие в штаб части накануне боя, – как бы по секрету сообщил Гриша и побежал по своим делам.

За время, что мы пребывали в экспедиции, я успел прочитать сценарий фильма и скажу откровенно, что он мне не пришёлся по душе, не понравился своей тенденциозностью, а кое-где и явной ложью. Автор очень уж сильно хотел показать всю жестокость войны, но, при этом, постарался приписать одному из главных героев фильма опрометчивые и скороспелые решения, принятые второпях, в смятении и страхе. А ведь именно тот человек, наделённый огромной властью, о котором шла речь и в фильме, знал истинную трагедию начала войны, а потому более других переживал за судьбу страны. Не нужно было быть очень догадливым и прозорливым, чтобы понять очевидный, тонкий и хитрый метод режиссёра принизить роль Сталина и свести к нулю значимость роли в борьбе с фашистами той политической организации, генеральным секретарём которой был Иосиф Виссарионович. Нужно сказать, что в сценарии мэтру российского кинематографа блестяще удалось это сделать. Однажды я попытался высказать своё критическое замечание не по всей концепции сценария, а по одному лишь маленькому эпизоду, который с точки зрения здравого смысла был просто абсурден, но увы, не получил должного внимания.

По сценарию фильма комдив Мартов, которого играл сам режиссёр Зеркалович-Романовский, получил назначение командовать сводным отрядом 4-й армии. Чтобы закрутить сюжет и посильнее впечатлить зрителя, автор придумал довольно абсурдную сцену, когда главного героя привозят прямо с лагерных нар на фронт и его выходит встречать всё штабное начальство.

– Но ведь идут тяжёлые бои, немцы предпринимают попытки форсировать Березину, – удивился я, – как же в этой тяжёлой обстановке штабные работники могут оставить штаб и выйти встречать нового командира? Скорее командир сам обойдёт всех штабных офицеров, но сделает это после боя. А вначале он попросит своего начштаба ввести его в курс дела. Познакомиться с боевой обстановкой, попросит показать на карте и по возможности на местности расположение частей и подразделений, какими резервами располагает сводный отряд 4-й армии, где проходит передний край, какими силами и в каком направлении наступает противник и прочее.

Будучи консультанта фильма, я обязан был вносить в него коррективы, которые, на мой, человека военного, взгляд не соответствовали действительности. Но помощник режиссёра, которому была изложена наша общая с Сокольниковым мысль, чуть не лишился чувств. Он очень испугался, замахал руками и принялся меня уговаривать, чтобы я ни в коем случае не подходил со своими предложениями к режиссёру.

– Что вы, что вы, Александр! Помилуй бог! Сценарий писал сам Степан Дорофеевич. Он очень ревностно относится ко всякого рода критическим замечаниям, поэтому прошу вас…, – он в мольбе сложил на груди руки.

– Но это полная чушь, когда во время боя все выйдут встречать нового командира! Начало июля 1941-го года. Немцы уже захватили Минск. Наступление их мотопехотных и танковых соединений стремительно. Бои скоротечны. Над нашими войсками всё время висит угроза охвата и полного окружения с последующим уничтожением. Не успел глазом моргнуть, и ты уже в глубоком тылу у противника, – поддержал меня Сокольников.

– Дмитрий, дорогой мой, я всё понимаю, но Миша так решил. Это же художественный фильм и творческий человек имеет право на вымысел, – ответил помощник, – я не советую вам говорить о своих замечаниях Степану Дорофеевичу. Это может его расстроить, и выбить из колеи, – после этих слов он сразу заторопился, видимо, любые критические разговоры относительно его патрона просто пугали помощника. Вот так закончился мой разговор, состоявшийся ровно день назад в гостинице Бобруйска.