– Дядя Саш, а что вы ищете? – спросил мальчик. Я в двух словах объяснил ему, что ищу и почему эта вещь для меня очень дорога. На поиски ушло минут тридцать, но, как поётся в одной песне «кто ищет, тот всегда найдёт», наши усилия увенчались успехом.

– Алёша, видимо позавтракать нам у тебя не придётся! Видишь вон, сколько времени потратили? Спасибо за помощь! – сказал я нашему юному другу. – Но нам пора на съёмочную площадку идти. До встречи!

– Дядя Саша, дядя Дима, вечером тогда приходите ночевать, – умоляюще попросил Алёшка.

– Хорошо! А куда нам ещё идти?

Но только не могли мы знать, что этим вечером нам не придётся ночевать в деревне, так как нынешним днём произойдут столь необычные события, о которых мы вспоминаем до сих пор, задавая себе при этом всегда один и тот же вопрос: «А были ли они, эти события, на самом деле?»

рассказывает о том, как во время съёмок можно на себе ощутить дыханье давно прошедшей войны.

На съёмочную площадку мы пришли как раз в тот самый момент, когда вся группа уже прибыла из города и приступила к работе. Я и Димка хотели найти помощника режиссёра, чтобы у него узнать будем ли мы нужны сегодня, как увидели направлявшегося в нашу сторону Григория Соломоновича, директор фильма. Гриша, как называли за глаза этого грузного лет шестидесяти жизнерадостного мужчину, был как всегда в прекрасном настроении, да и вообще его никто и никогда не видел в расстроенных чувствах, хотя должность директора фильма считалась весьма ответственной, суетной и нервной. Вот и сейчас, подходя к нам, Григорий Соломонович широко улыбался. Он долго поочерёдно тряс каждому из нас руку.

– Здравствуйте, дорогие мои, здравствуйте! Уже всё знаю! Леночка мне подробно рассказала. Очень рад, очень, безмерно вам благодарен! Уважаю! – Гриша поочерёдно жал и тряс мне и Димке руку. – Это замечательно, что вы проучили Эдика, а то совсем зарвался, наглец. Степан Дорофеевич тоже ему вкатил. Всегда очень плохо себя вёл, очень! Ну откуда у человека, в душе своей бывшего милиционера, могут взяться хорошие манеры? – говорил директор, и в его голосе чувствовалась обида на главного охранника.

Хотя Григорий Соломонович принадлежал к той категории людей, которые не имели врагов, поэтому такое признание из его уст вызывало искренне удивление. Но, видимо, и ему досталось от любимца режиссёра. Однако я не мог сказать Григорию Соломоновичу, что это не Эдик зарвался, а Степан Зеркалович-Романовский слишком завысил оценку собственной личности и потому предоставил своему охраннику своевольничать. Мне было хорошо известно, что Гриша давно работает вместе с мэтром, буквально боготворит его за талант, и всё, что тот делает, считает гениальным творением гениального мастера, поэтому переубеждать человека в том, во что он верит искренне, дело совершенно бесперспективное. Я и не стал этого делать.

– Сейчас выезжаем на новое место натурных съёмок, – сообщил директор нам свежую новость, – в десяти километрах отсюда. Там шли очень тяжёлые бои. По сценарию именно туда привозят комдива Мартова, и он, как говорится с корабля на бал, сразу же вступает в командование сводным отрядом 4-й армии.

– А здесь эту сцену разве нельзя снимать? – спросил Сокольников, с сожалением указывая на отрытые траншеи и оборудованные блиндажи.

– Степан Дорофеевич сказал, что там натура лучше и колоритнее, и берег реки круче, – ответил Гриша.

– Ну да, деньги-то не из собственного кармана, – сказал я. Директор ничего не ответил на моё замечание, а только пожал плечами и многозначительно повёл глазами вверх к небу, мол, там виднее, что и где снимать.