Горячее сердце тайги Светлана Литвинцева

Светлана Литвинцева выросла в глухой сибирской деревушке, где с детства познала суровую жизнь тайги. Её отец был профессиональным охотником и часто брал её с собой в лесные походы, прививая любовь и уважение к дикой природе. Всё, о чём она пишет, – не просто фантазии, а пережитый опыт.

Летняя рыбалка, долгие зимовки в бескрайней тайге, где на сотни вёрст нет ни души, отсутствие дорог и связи – всё это стало частью её жизни. Светлана не понаслышке знает о трудностях и опасностях лесного быта, о его красоте и величии. Эти испытания закалили её характер и стали бесценным источником вдохновения для её книг.

Я дрожу от страха и холода, и кажется, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Всё моё тело пронзает леденящий ужас, а хрупкая дверь лесной избушки сотрясается под натиском лап медведя.

Он рычит, скребётся снаружи, словно пытается выломать единственную преграду, которая отделяет меня от его клыков и лап. Мороз пробирается сквозь щели в бревенчатых стенах. Фитиль свечи дрожит и потрескивает, словно боится погаснуть. Единственный источник света мерцает, отбрасывая дрожащие тени. Кажется, ещё одно движение – и тьма окончательно поглотит всё вокруг.

Не знаю, чего я боюсь больше: рычания медведя или тишины, которая на пару секунд наступает после его каждого удара огромной лапы. В тишине мерещится, что он тихо, осторожно обходит дом, выискивая слабое место.

Я прижимаюсь к стене, обхватывая руками плечи, чтобы хоть немного согреться. Щекам больно от мороза, но, кажется, слёзы уже остыли, прежде чем успели пролиться. «Почему же я пошла на это?» – мысленно ругаю себя. Когда я напросилась на вертолётную заброску к дядюшке Степану, опытному охотнику, я и представить не могла, что окажусь в совершенно незнакомом месте, потерянной в безлюдной тайге. Вместо тёплого и надёжного зимовья дяди Степана я оказалась в этой полуразрушенной, заброшенной избушке, старой покосившейся, где сквозь щели в стенах гуляет ветер.

***

Я уже слегка обустроиться в вертолёте и готовилась морально к скорой встрече с дядей Степаном, когда пилот, ткнув куда-то пальцем на карте, сказал: «Ну вот твоя точка высадки, тут есть избушка, дальше мне нельзя из-за погодных условий». Я растерянно моргнула, но всё же послушно вылезла из кабины на заснеженный просвет в густом лесу. Ветер тут же хлестнул в лицо ледяными снежинками, а порыв холодного ветра заставил меня нырнуть в пуховик глубже.

Я успела бросить пилоту что-то вроде: «А вы точно уверены, что это то место?», но он лишь кивнул, торопясь подняться в воздух, боясь, видимо, ухудшения погоды. Мотор взревел, вертолёт медленно оторвался от земли. Я закричала ему вслед, пытаясь уточнить хоть что-то, но шум заглушил мои слова. Он взмыл выше вершин деревьев и растаял в снежной дымке, оставив меня одну.

Прошло всего пару минут, и до меня вдруг дошло: это не та локация. Ни одна из примет, описанных дядей в его рассказах, не совпадала. И уже было поздно – птичка из металла и винтов исчезла из поля зрения. И тогда я осознала, что до возвращения вертолёта остаётся целая неделя.

Семь дней одной в тайге. Я огляделась: тишина и бескрайная белизна вокруг мгновенно поглотили мою уверенность в себе. Было страшно до дрожи в коленях.

Я поняла, что не просто потеряна, а ещё и поставлена в безвыходную ситуацию. Ни магазина, ни телефона, ни проводника – ничего. Только я сама и, может быть, карта, которую я плохо умела читать. Снег начал скрипеть под ногами, почти насмешливо отвечая на мои внутренние всхлипы. Или, может, это я сама постанывала от ужаса. Ведь я была абсолютно одна.

Я растерянно огляделась вокруг, пытаясь нащупать глазами хоть какую-то постройку: пилот говорил, что в этих местах есть старая охотничья избушка. Сквозь белое марево снега и ветви сосен вдруг увидела тёмное пятно. Оно едва различалось на фоне заснеженных стволов, но внутри меня вспыхнула искра надежды. Я вытерла навернувшиеся слезы и припустила к избушке. Она оказалась довольно-таки далеко. Силы быстро заканчивались, ноги вязли в глубоком снегу, но я была настроена добраться туда, во что бы то ни стало.

Шаг за шагом, проваливаясь по колено в пушистые сугробы, я упорно пробиралась вперёд. Каждый вдох отдавался острым покалыванием в груди. Мороз жалил щёки, казалось, что даже ресницы замерзли и стали колкими, как сосульки. Но я упрямо шла, борясь со сковывающим холодом и ноющей болью в ногах.

Подойдя ближе, с трудом различила очертания избушки. Вид у неё был более чем убогий: покосившиеся бревенчатые стены, ветер свободно свистел в щелях между ними, крыша покосилась и только прикрыта кое-как старыми досками. Захотелось тут же развернуться и пойти дальше в надежде найти что-то лучше. Но «лучшего» я здесь не увижу, да и сил к тому же уже не оставалось.

Приступ отчаяния чуть было не накрыл с головой, но я тут же спохватилась: нужно действовать, иначе замерзну. Внутри избушка оказалась ветхой и продуваемой, свет пробивался сквозь дыры в стенах, а пол был пыльным с подгнившими от времени половицами. Ничего похожего на теплое жильё. Однако я заметила железную печку – ржавую, но по виду ещё рабочую. «Значит, шанс согреться есть», – мелькнула мысль, и от неё на сердце стало чуть теплее.

К сожалению, осмотрев все, я не нашла ни щепки, ни полена. Похоже, в избушку давненько никто не захаживал. А снаружи не было заметно ни сложенных дров, ни валежника поблизости. Времени на раздумья не оставалось: дыхание уже становилось прерывистым, руки похолодели, а ноги отказывались гнуться.

Выйдя наружу, я отправилась в ближайший лесок, в поисках сухих веток. С ветвей сосен и берёз осыпался снег, падал за шиворот, мокрым холодом обжигал кожу. Но я упорно хватала толстые, сухие, как мне казалось, ветки – те, что легко ломались с хрустом, указывающим на их пригодность в качестве топлива. Долго искать не пришлось: старые поваленные деревья и сломанные бурей сучья лежали повсюду. Собрав небольшую охапку, решила, что хватит, чтобы хотя бы растопить печку и немного обсохнуть, а потом схожу ещё раз.

С огромным трудом, чуть не выронив половину дров на пути, я вернулась к избушке, втиснулась внутрь, вдыхая терпкую сырость. От усталости села на кривую лавку, которая едва держалась на одной ножке. У меня дрожали руки, но я понимала: нельзя терять ни минуты. Пока я могу двигаться, нужно создать хотя бы минимальное тепло.

Забив печку сухими ветками, достала из кармана зажигалку (спасибо собственной предусмотрительности – обычно я ношу её с собой даже в городе). Огонёк вспыхнул, и душу согрело ощущение, что я спасаюсь. Пусть даже ненадолго, ведь впереди меня ждала целая неделя одиночества и борьбы с холодом. Но я глядела на пламя и думала, что если уж судьба решила закинуть меня сюда, то придётся бороться до конца. И сюжет для книги… Господи, да его хватит на целую серию!

Тепло от печки пока было слабым, отчего я продолжала ежиться и дрожать, а мысли без конца метались от радости, что нашла хоть какую-то крышу, к безнадёжному отчаянию. Кто бы мог подумать, что моя наивная задумка «набрать ярких впечатлений в тайге» обернётся столь суровой школой выживания. Но других вариантов у меня не было, и оставалась только одна цель – продержаться до возвращения вертолёта.

***

Немного согревшись, я стала осматриваться. Внутри избушка выглядела так же убого, как и снаружи: тёмные закопчённые брёвна стен, потолок с прогнившими балками, пол, покрытый слоем старой трухи и опавших иголок, занесённых ветром через щели. Запах сырости и застоявшегося дыма въелся в каждую щель, создавая ощущение, что время здесь остановилось много лет назад. Стены из грубо тесаных брёвен покрылись тёмными пятнами, в углах висели клочья паутины, а сквозь щели в стенах пробивался ледяной ветер, наполняя помещение слабым завыванием.

Вдоль одной из стен стояли нары, покрытые соломенным матрасом, из которого торчали жёсткие сухие стебли. Поверх него небрежно накинуты старые шкуры, потрёпанные и давно утратившие мягкость.

В центре комнаты – небольшой деревянный стол, тёмный от времени, с глубокими царапинами и следами копоти. На нём – железная кружка, покрытая налётом ржавчины, несколько пустых мисок и ржавая ложка, будто забытые здесь кем-то много лет назад.

У стены скромно пристроился рукомойник – эмалированное ведро с краником, под которым стоял облупленный таз. Вода в нём промёрзла до самого дна, мороз взял своё, заключив воду в ледяные оковы.

Из-под пола доносился слабый, глухой скрип – избушка жила своей жизнью, вздыхала и поскрипывала, словно следила за каждым моим движением. В углу валяется рюкзак, который я успела стащить из вертолёта, прежде чем пилот, торопливо захлопнув за мной дверь, умчался прочь. В рюкзаке – пара банок тушёнки, немного крупы, а ещё мой блокнот. Глупо, но я невольно подумала: «Ну хоть сюжет для книги получился отличным».

Печка, к счастью, хоть и ржавая, но рабочая. Я порадовалась, что мне удалось собрать немного дров. В печке весело потрескивали ветки, через неплотно прилегавшую дверку подмигивал мне огонёк.

Он чуть приглушил жуткое чувство одиночества. Но стоило мне вздохнуть с облегчением, как за стеной раздалось приглушённое шарканье, тихий скрип дерева и едва слышный, настораживающий звук, словно кто-то осторожно водил когтями по двери, проверяя, прочная ли она.