И вдруг в ночной тишине до меня долетает короткий, резкий звук – выстрел. Один, другой. От неожиданности я вздрагиваю так сильно, что едва не опрокидываю горящую свечу на стол. Медведь за стеной взревел ещё громче, но звук выстрелов повторяется. И я понимаю: кто-то рядом. Кто-то стреляет, и, судя по удаляющемуся рёву зверя, попал не в него, но рядом – чтобы отпугнуть.

Осторожно, как загнанное зверьё, я подхожу к окну, вглядываясь наружу. Пушистые клочья снега вьются в лунном свете, и сквозь них я различаю неясный силуэт человека. Кажется, это мужчина в тулупе и шапке-ушанке. Он уверенно направляется к избушке, держа ружьё наготове.

Сердце радостно колотится в горле: «Я спасена!». Зверь уже не ломится в дверь – выстрелы отогнали его прочь.

Мои ноги, будто ставшие ватными, с трудом поднимают меня с пола. Я топчусь несколько секунд, не решаясь подойти к двери. Человек за окном что-то громко говорит, но ветер уносит слова. Я вцепляюсь в ручку двери, сердце моё будто в груди стучит молотом. Наконец приоткрываю дверь и, забыв о всякой осторожности, делаю шаг наружу.

Передо мной стоит высокий, плечистый молодой охотник. Его лицо выглядит суровым, а глаза пронзают меня холодной решимостью – или это просто отражение моего собственного страха? Мне чудится, что он сердится, но тут же замечаю в его взгляде смягчающую тёплую искру. Возможно, ему жалко бедную городскую «туристку» в рваном пуховике и испуганными глазами.

– Ты что здесь делаешь одна? – хрипло вырывается из его уст.

Я в ответ лишь всхлипываю. Слёзы, которые, казалось, давно замёрзли, вдруг хлынули из глаз. Силы кончились – вместе со страхом я выплескиваю наружу столько боли и одиночества, что меня качает от всхлипываний. И, к собственному удивлению, я прижимаюсь к нему, как к единственному источнику спасения в этом жестоком мире.

Он не отталкивает меня, хотя, кажется, стесняется такой внезапной горячей сцены. Я чувствую, как он задумался: «Что теперь делать с этой несчастной девчонкой?»

В его жестах я читаю молчаливое обещание защитить. Мой разум словно наконец-то успокаивается, потому что рядом есть кто-то сильный и надёжный. В груди всё ещё колотится тревога, но уже появляется искорка надежды.

– Зайди в избу, – наконец говорит он. – Медведь пока ушёл, но я не могу гарантировать, что он не вернётся.

Я вхожу, он следом. Луна освещает его широкие плечи, и на миг я думаю, что этот человек – единственный свет в диком, холодном царстве тайги. И возможно, наше появление друг в жизни друга не случайно.

Снова раздаётся звенящая тишина. Но она уже не кажется мне такой безысходной.

Ведь в этой избушке, среди промёрзших стен и жутких рыков тайги, я вдруг поняла: иногда самая страшная угроза – это одиночество. А если рядом появляется хоть малейший шанс на помощь – это уже победа.

***

Я сидела у огня, который Паша развёл буквально через полчаса после того, как отогнал медведя. Он нарубил толстых, крепких веток, чтобы огонь горел долго и жарко.

Горящие поленья потрескивали, из печки приятно тянуло теплом, и я впервые за весь день начала чувствовать, как пальцы оттаивают. Однако в душе по-прежнему оставался холодок – ощущение полной неизвестности.

Я подняла глаза на Пашу. В пляшущем свете огня он казался ещё выше, ещё мощнее. Его широкие плечи скрывались под тяжёлой, потрёпанной временем меховой курткой, запах которой смешивался с дымом костра и хвойной свежестью тайги. На ногах – высокие, до колен, валенки с меховой отделкой, покрытые снежной крошкой. Шерстяные рукавицы лежали на лавке рядом, а за плечом висело охотничье ружьё на крепком кожаном ремне.