– Почему это?! Очень даже хочу. Что споём? Запевай, а я подпою!
– Ох, и не знаю… Может, вот эту: «Зачем тебя я, милый мой, узнала…» Я на гитаре могла её подыгрывать…
– Обойдёмся без гитары… «Ах, лучше бы я горюшка не знала, // Забилось бы моё сердечко вновь»… Теперь давай украинскую: «Мисяц на небе зироньки сяють, тихо по морю човен плыве»…
– Как хорошо! Давно я не пела… Смотри, вон там звёздочка блестит…
– Не вижу…
– Вон туда посмотри! Теперь видишь?..
– Давай ещё споём, про оренбургский платок, твою любимую: «Я его вечерами вязала для тебя, моя милая мать…» А теперь эту, старинную, с детства помню: «Ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии блистали…» Когда к вам приходили гости, всегда пели за столом. Сейчас уже не поют. А зря. Такие душевные песни!
– Что ты ещё помнишь?
– Помню, у тебя было панбархатное платье вишнёвого цвета. Такое блестящее, переливающееся… Ещё помню, когда была студенткой, сколько ты мне всяких нарядов накупила. И золотое колечко с аметистом. Моё любимое. Мы тогда были в гостях у дяди Миши, и его жена накинулась на тебя: «Почему у Зины нет ни одного золотого украшения?!» Она была помешана на золоте. Ты застыдилась. Повезла меня в ювелирный магазин на улице Горького и сказала: «Выбирай!» Мне понравилось тонюсенькое с крупным прозрачным камнем. Словно распустившийся цветок на тонком стебле… Оно дорого стоило… И себе ты тогда купила попроще и подешевле. У тебя самой ведь до той поры не было золота…
– Ты запомнила, а я уж и позабыла… Расскажи ещё что-нибудь, люблю тебя слушать.
– Помнишь, ты купила себе пальто с роскошным воротником из песца? Чтобы воротник не сносился, ты его отпорола и надевала только по торжественным случаям. Песец этот был такой пушистый! И цвета редкого – голубого! В общем, песец голубых кровей. Королевский песец. Пальто уже износилось, а песец всё ещё блистал первозданной красой. Ты была удивительно бережливой! Когда я училась в университете, выпросила у тебя этого голубого песца себе на пальто. Его безжалостно разрезали на куски: один пришили на капюшон, два – на рукава. Так что песец послужил дважды: тебе и мне. Осталось ещё несколько мелких кусочков, которые пошли на отделку платья – помпоны к поясу. Ты невзлюбила эти помпоны, наверное, жалела своего раскромсанного красавца…
– Верно, жалела. У меня никогда больше такого не было…
– Я всё мечтала накупить тебе подарков, когда начну сама зарабатывать…
– Ты мне и накупила. Столько всего подарила! Я их берегла…
– Это мелочи. Я хотела шубу тебе красивую, шапочку норковую подарить… Но так и не…
– Какие ты мне сапожки белые подарила! Сестра моя, Нюра, когда приехала из Питера в гости, обзавидовалась.
– Про сапожки я позабыла…
– А я вот помню. Много твоих добрых поступков помню…
– За мужа простить тебя не могу. Зачем ты за ним шпионила? Через тебя мы ссорились…
– Хотела как лучше… Чтоб он тебя не обманывал…
– Медвежья услуга…
– Вот потому и шла босиком…
– Всё, закрыт вопрос! Прощаю. Туфли… Где туфли твои?
– Да вот, в кармане…
– Давай на ноги тебе надену!
– Я и сама.
– Нет, я тебя обую. Мне хочется, не откажи, пожалуйста!
Пока Зинаида ладонями отирает ноги матери от пыли и натягивает на них туфли, мать наклоняется и целует её в затылок.
Они ещё несколько раз подбрасывают веток в костёр. Поют про тонкую рябину, что качается одиноко.
Потом Зинаида кладёт голову к матери на колени и засыпает умиротворённо.
И много воспоминаний проходит у неё во сне, близких и совсем далёких…
Роддом. Она открыла глаза и поглядела в сторону окна. Оно совсем рядом, чистое, большое. В нём видно синее небо с белыми облаками и зелёные верхушки деревьев. Всё в щедром золоте солнца. Ещё бы – первое июля, пуп лета. Прошлой ночью у неё родился первенец. Девочка. Очаровательная. Зинаида поклялась, что ничего не пожалеет для её счастья. Даст то, что сама не получила в детстве от матери. Уж как она старалась!..