Каждому досталось по одной лепешке. Перед тем как передать хлеб с мясом Харисию и Леократу, Геродот обтер еду пучком травы от золы. Жевали, сидя на корточках. По очереди отхлебывали теплое пиво из кувшина.

На радостях, что удалось выжить в бурю и пристать к суше, путники решили перепробовать все сорта пива. Геродоту понравилось каппадокийское пиво Кеде. Харисий выбрал темное египетское пиво из молотого ячменя, который местные торговцы называли «зернами Верхнего Египта». Леократ нахваливал светлое Пелусийское пиво. Матросы глушили пахнущее, как вино, пиво из палестинского Зифа на основе размоченного в воде и забродившего печеного хлеба.

Некоторое время спустя нетвердо стоявший на ногах Геродот оставил друзей и матросов дремать в тени огромного чана для засолки рыбы, а сам отправился самостоятельно бродить по рынку. Пропотевшая головная повязка неприятно коробилась на лбу, тогда он ее сорвал.

После выпитого ему казалось, что он может свернуть горы.

«Отдых отдыхом, – самонадеянно решил галикарнасец, – но я, вообще-то, на работе. Сейчас я этим торгашам покажу, как посланники народа Афин решают вопросы».

Облегчиться после выпитого не меньше двух хеников[55] пива удалось у страшно вонявшей отхожей ямы. Над клоакой колыхалась завеса из тысяч зеленых мух. Густое назойливое жужжание вызывало у Геродота отвращение.

Он хотел зажать нос, но ему пришлось одной рукой задрать хитон, а другой оттянуть в паху зому[56]. Тугая желтая струя зашлепала по поверхности смрадного болота. Через мгновение невыносимая вонь отступила перед охватившим его наслаждением.

Вскоре галикарнасец вышел к торговым складам – эмпориям. Накатили привычные звуки швартовки, погрузки и разгрузки вперемешку с гомоном поденщиков, ревом ослов, скрипом такелажа…

Наконец, он увидел то, что искал – уставленную конными волокушами площадь, а за ней тянувшиеся вдоль причалов до самого мола штабеля строевого леса.

Когда штабелевщики баграми цепляли отобранное бревно, раздавался предупреждающий крик: «Берегись!» Бревно, кренясь и подпрыгивая, катилось по откосу, а в самом низу с громким глухим стуком ударялось о вбитый в землю базальтовый бык.

Поджидавшие внизу поденщики отскакивали в стороны, но тут же возвращались к штабелю, чтобы ловко оттащить бревно к поджидавшей груз волокуше. Утрамбованная вокруг быков глина была усыпана кусками ободранной коры.

Длиннорогие египетские волы обреченно ждали, когда поденщики уложат бревно на волокушу. Взмах бича – и вот они уже тащат волокушу к речному причалу, где ее поджидает грузовой барис.

«Все правильно, – довольно подумал галикарнасец, – из Библа в Пелусий везут кедр, кипарисы и ель, а обратно папирус. После разгрузки корабль сразу берет на борт новый товар, чтобы не возвращаться порожняком… Значит, папирус должен быть где-то рядом».

Опасливо косясь на штабеля кругляка и пиловочника, Геродот шел дальше, пока не увидел уложенные друг на друга пачки папирусных листов. В отличие от груд бревен, кипы папируса были правильной формы. Каждая кипа отделялась от соседней узким коридором.

Здесь тоже царила рабочая обстановка. По длинным лестницам сновали грузчики, втаскивая наверх товар. У каждого со лба на спину свисали две кожаные петли, охватывая крест-накрест пачку папируса. Принимающий киповщик цеплял пачку крюком из-за спины грузчика, чтобы ловким движением выдернуть ее наверх.

Бригадир ходил по плоскому верху кипы и придирчиво следил за тем, чтобы строгие линии ряда не нарушались. Время от времени от прикладывал к стенке длинную плоскую палку и, если только что уложенная пачка выпирала из кипы, приказывал ее переложить.