– Пошли. Я думаю, Майдар не рад нас видеть.

Маша возмущенно вывернулась, но потом наконец начала шевелить мозгами. И губищами своими при этом шевелила беззвучно, как рыба. Видимо, без движения губ ее две извилины не могли шевелиться. Тупорылая сука, губы как вареники, студентка, еще двадцати нет, а выглядит из-за всех этих наращенных и накаченных частей тела как старая, сотни раз перешитая на хирургическом столе проститутка.

Я только и мог тогда думать о том, какие они обе отвратительные. Строят из себя подружек, но они же ни за что не общались бы, если бы не жили в одной комнате, только по распоряжению коменды они все еще терпят друг друга.

Яна снова взяла Машку за рукав и потащила подальше от меня. Видимо, моя злоба была физически ощутима. Похоже, я все-таки смог невербально сообщить той, которая чуть поумнее, что хочу остаться один.

До меня наконец дошло, что у меня есть рюкзак. Твою мать, похоже я и сам отупел. Хорошо, видимо, головой приложился.

Мысли огромным роем злющих ос вертелись в моем сознании. Я злился на соседок, на дурацкий обморок с галлюцинациями, на тупую кошку, на себя. Прежде всего на себя. Как же я сейчас отвратителен. Извалян в грязи, в каком-то черном говне, в блевотине. Меня одолевала беспомощность и тупая, нестерпимая слабость.

Я достал из рюкзака салфетки и стал оттирать одежду. Тропинка была слабо освещена фонарями, светившими с дороги по ту сторону редких деревьев. Вряд ли я смог вычистить все с одежды. Но выбора похоже нет, надо идти домой как есть. А там будут люди. Там будет хренова туча людей на проходной, будет охрана и вахтерша, люди в лифте, а потом еще в секции могу снова встретить этих двух уродливых сук.

Но что мне еще оставалось делать? Придется идти, позориться.