Я обернулась и вижу, ой… В самом темном углу на огромном таком сундуке лежит… Кащей Бессмертный! Настоящий, настоящий Кащей!
Морда черная. Патлы белые. Нос крючком…
Ну, прямо как на картинке в моей старой книжке про Руслана и Людмилу. Ну, вы знаете: «Там царь Кащей над златом чахнет…»
Только тот Кащей, на картинке, около сундука со своим златом чах, а этот прямо на сундуке чахнет. В пальто, да еще одеялом закутан. Страшно…
Тася стала пробираться к нему. А я не хотела, тянула ее за платок.
«Не надо бояться, – сказала мне Тася. – Это мой кол-л-ле-га – адвокат».
Мы подошли, и Тася стала спрашивать Кащея-Адвоката о Норе.
Кащей сказал: «Их здесь нет. Я здесь всех знаю. И меня все знают и уважают».
«Еще бы не уважали, – подумала я. – Он бы их всех тогда съел».
Кащей, наверное, понял, о чем я подумала. Он вытащил из-под одеяла свою длинную-ю черную-ю ручи-щу-у и схватил Тасю.
«Их здесь нет! – запищал он громко так, шепотом. – Но это ничего. Спасите меня! Меня! Вы видите, в каком я пол-л-ло-жении. Меня совсем па-рал-л-лизовал-о. Вытащите меня отсюда».
«Пустите, пустите меня, – заверещала Тася. – Это невозможно. Я не смогу. Я не смогу вас вытащить. Я здесь с ребенком».
«Я вас не выпущу, – пищал Кащей. – Вы по-гиб-ните-е вместе со мной. И ребенок ваш погиб-нет, погиб-нет, погиб-нет…»
Тася теперь тоже, наверное, испугалась, потому что ойкнула так громко, вроде: «Ой-й!» или даже «Ай-й!» Выпустила из рук полочку с фитильками, вырвалась от Кащея, схватила меня, и мы с ней как ошпаренные, выскочили из халабуды и побежали по улице.
Полочка от фитильков болталась у Таси на шее и мешала бежать.
Тася сбросила ее на снег. Фитильки, правда, рассыпались еще раньше, когда она вырывалась от Кащея.
Мне кажется, что бежали мы очень долго, пока не остановились под мостом, где стояли эти страшные серые. Тася поговорила с ними на их непонятном языке, что-то вроде «мум-фрум», и мы побежали дальше. Бежали, бежали и прибежали опять на Софиевскую к папе.
Тася плакала. А я – нет.
А папа сказал: «Все это бесполезно, их уже нет на земле…»
Как это – «нет на земле»? А где же они тогда есть?
Конец одесского «гетто»
Гетто на Слободке просуществовало всего один месяц, с 12 января по 12 февраля 1942 года.
Но это только так говорится «просуществовало». Ведь только «счастливцам» удалось «прожить» в этом ужасе месяц, другие были угнаны в Березовку уже в первый день, 12 января 1942-го, и в тот же день на пути к Сортировочной погибли.
Все, что творилось в этом, так называемом «гетто», еще и еще раз свидетельствует о том, что, вопреки утверждениям историков, еврейского гетто, в полном смысле этого слова, в Одессе вообще не было!
Румынские власти делали все возможное, чтобы согнанные в это гетто жиды не задерживались в нем. Они, эти жиды, обязаны были или подохнуть здесь, на месте, от голода и холода или же в кратчайший срок пойти по этапу, и тогда у них уже был большой «выбор». Можно было закончить жизнь на 10-километровом пешем переходе на станцию Одесса-Сортировочная, или же стать ледяным столбом в вонючем вагоне поезда, носящем милое название «гроб», или уже по прибытии на станцию Березовка сгореть на костре вместе с трупами своих собратьев…
Последний конвой на Березовку ушел 12 февраля 1942 года, и председатель Центральной комиссии по эвакуации евреев полковник Матеи Вильческу сообщил в Бухарест, что депортация евреев Одессы практически закончена.
ИЗ РАПОРТА ЦЕНТРАЛЬНОЙ КОМИССИИ
ПО ЭВАКУАЦИИ ЕВРЕЕВ
Одесса, 17 февраля 1942 г.
В течение месяца, с 12 января по 12 февраля 1942 года, депортировано из Одессы в Березовку 31 114 жидов.